Мир приключений 1967 г. №13

В мастерскую больше не заходили. Через несколько дней кое-кто из учеников уехал в Петербург, некоторые на Урал. Володя остался в Киеве.

Не следовало ходить на квартиру Рудановского. Ведь Соколова предупредили, что тюк с литературой выследили, дом под наблюдением. Странно! Целый вечер его жена Елена с курсистками спокойно убирали квартиру, и никто их не задержал. А вот как только он явился — пожалуйте, голубые мундиры!.. Тут как тут!

На сей раз привезли не в участок, а в киевскую тюрьму — Лукьяновку.

Лукьяновка! Пожалуй, в предреволюционные годы не было более известной тюрьмы. Соколов только понаслышке знал о фантастическом побеге отсюда десяти искровцев. Теперь, попав в Лукьяновку, Мирон первым делом подумал о побеге. Именно теперь, сегодня, ведь он так нужен парии! В России революция на полном ходу.

Ошеломило грозное, но радостное известие о восстании на броненосце «Потемкин», об уличных боях в городе Лодзи.

Товарищи с воли советуют проситься под залог, гарантируют деньги.

В Киевском жандармском управлении делами Василия Николаевича занимался старый, обиженный в чинопроизводстве подполковник. Он не против того, чтобы выпустить Соколова под залог, но ведь, помимо киевских дел, за ним числятся и псковские…

А тамошние жандармы настаивают на тюрьме.

— Освободить я вас могу, знаете, и без залога. А вот как Псков?

Подполковник, чтобы показать свое добродушие и полное сочувствие, что-то пишет на бумаге, потом подает Мирону. Тот с удивлением читает — расписка в освобождении под особый надзор полиции!

Ужели правда?

— Подпишите, батенька!

Подписывал с радостью, с замиранием сердца.

— А теперь вот эту бумажку…

Это была бумага о заключении под стражу по псковскому делу! Не сходя со стула, Соколов вышел из тюрьмы и снова сел в нее.

Значит, бежать! Бежать! Эта мысль помогала коротать время.

Ночью камера спит тяжелым сном. Душно, а окон не откроешь. В коридоре гремят кованые сапоги, приклады бьют о каменный пол.

Привели новенького. Но огня не зажигают. Соколов, разбуженный, долго ворочается, потом засыпает. Утром болит голова, и Василий Николаевич никак не может понять, где он и почему рядом сидит Володя…

Вчера его в камере не было.

Володя как-то растерянно улыбается. Он еще не опомнился от ареста. Внезапно, на улице. Втолкнули в карету, потом безо всякого допроса сюда, в камеру. Кто его проследил, выдал? И что известно о нем жандармам?

— Ну, вот и снова свиделись!..

Мирон пытается шутить. Но получается это у него плохо. В камере, где находится еще около десяти заключенных, много не поговоришь.

Вполне возможно, что к ним подсадили «уши»,

Соколова вызывают на допрос.

Киевское лето в разгаре. Из окна жандармского управления видно, как толпятся каштаны на улицах, серебрятся тополя. И синее-синее небо над городом.

Окно выходит в какой-то двор. Под окном сажени на полторы ниже — крыша дома.

А ведь эта крыша тоже всего на сажень возвышается над другой, деревянной, видимо сарая. Сарай же и вовсе смотрит в землю…

А что, если выпрыгнуть из окна четвертого этажа сначала на крышу дома, с него на сарай, соскочить же с сарая — сущий пустяк.

Три прыжка — и на земле, на воле…

Вряд ли жандармы рискнут тоже прыгать. Побегут по лестнице, а тем временем он замешается на улице в толпе.

Нужно только запастись фуражкой. Прыгать он будет в шляпе, а при выходе на улицу бросит шляпу, наденет фуражку. И ищи его…

План, конечно, примитивный, но дерзкий. Но, может быть, это и к лучшему.

Теперь до следующего вызова и не позже…

Соколов ночью шепотом рассказал Володе о своем плане. Володя сначала ужаснулся, но потом согласился, что так, наверное, лучше. Кепка у него есть — жокейка, правда, но это неважно. Володя восхищался такой смелостью Соколова. Может быть, и он рискнул бы прыгать с крыши на крышу. Нет, наверное, не рискнул — ведь он с детства боится высоты. А тут четвертый этаж… А потом, о Володе жандармы словно забыли, никуда не возят.

Соколова вызвали на следующий день. Он не торопясь оделся, оглядел камеру. Когда жандарм отвернулся, сунул жокейку под жилет.

Снова приемная. Жандармский унтер что-то очень предупредителен. Стул предложил.

— Благодарю вас! Сижу уже пять месяцев!

Жандарм смеется.

Соколов подходит к окну. Унтер, чтобы ему было удобнее вести беседу, усаживается на подоконнике. Этого еще недоставало! Придется схватить за ноги и перекувырнуть — в окно…

Василий Николаевич оглядывается.

Никого. Надо решаться.

Сзади скрипит дверь… Соколов оборачивается.

— Ну, батенька, поздравляю вас! Псков согласился. Вы свободны!

— Сейчас? Совсем?

— Сейчас, сейчас. Не совсем, конечно, а под особый… Вот распишитесь — и на все четыре…

Через полчаса Соколов шагает по улице. Он свободен! Он может коснуться рукой листьев каштанов, притронуться к цветам на газоне — ему так хочется их приласкать, вдохнуть их аромат! Но ему больно нагнуться…

Жокейская фуражка! Она напомнила о Лукьяновке, Володе. Жокейка раньше своего владельца вышла на волю.

Но Мирон знает теперь — революция выпустит всех!

И, может быть, когда-нибудь они снова встретятся!

Зиновий Юрьевич Юрьев АЛЬФА И ОМЕГА