Мир приключений 1967 г. №13

Тимоша помедлил только мгновение. Он знал, что в Покровке контрразведка захватила Оладьина, партизана, отпросившегося домой на похороны матери. Знали в отряде и о том, что Оладьина повесили. Может, у него и выбили колчаковцы признание, что отряд скрывается на заимке в Горелом урочище.

— К Оладьину… — тихо, словно через силу проговорил Тимоша, едва шевеля разбитыми губами.

— К кому? — привстал поручик.

— К Оладьину.

— Похоже, что не врешь.

— Не вру, не вру, господин офицер! Как перед богом!

— В карте разбираешься? Подойди сюда.

— Не играю, господин офицер. Не обучился играть. — Прогнусавил Тимоша. «Так я тебе и покажу по карте. А ты меня — в расход», — злорадно подумал он.

— Связать — и в подпол. Утром разберемся, — приказал поручик.

Спутав веревкой руки и ноги, Тимошу, словно куль, бросили в подвал. Он больно, так, что не смог сдержать стона, ударился грудью и затих. Подполье закрыли, и Тимоша остался в темноте наедине со своими тяжелыми мыслями. Он думал о своей несчастной доле, о Галактионе, которого тоже не оставят в покое. Но на него Тимоша надеялся, как на каменную стену. Не выдаст. Мало что не выдаст, но, коли удастся выйти ему из рук колчаковцев живым, сделает все для предупреждения отряда о карателях, о его, Тимошиной, судьбе. Конечно, его партизаны спасти никак не смогут. Сколько он может таскать за собой по урману колчаковцев и дурачить их. Ну, сутки, двое. А потом?..

Потом — будь что будет. Однако он сделает все необходимое для спасения отряда. Проводником его колчаковцы возьмут. Пожалуй, во всей деревне только Галактион знает дорогу к заимке в Горелом урочище. Но Галактион не выдаст. Если колчаковцы проболтаются о Вороньей пади, Галактион поймет, на что решился Тимоша. Он поймет и все сообщит в отряд.

Измученный и обессиленный, он заснул сразу, на середине какой-то мысли, будто потерял сознание. А может, так оно и было. Разбудили его пинком. Он застонал, открыл глаза. И хотя после сна он чувствовал себя значительно бодрое, но решил не подавать виду. Встал, охая и причитая. Вход в подпол находился на кухне. Поднявшись по лестнице, Тимоша услышал разговор двух, видимо офицеров. Один голос был знакомый — поручика, второй принадлежал кому-то неизвестному. Из услышанного Тимоша понял, что, как он и предполагал, в деревне никто не знал дороги к заимке в Горелом урочище, а от Галактиона колчаковцы ничего не добились. Тот стоял на одном: пустил переночевать, кого — не спрашивал, да и не заведено, а коли нельзя пускать, то он не станет.

В окно Тимоша увидел, что небо хмурилось — к метели.

Его привели в комнату за перегородкой. Там находились поручик и капитан, наверное командир карательного отряда. Поручик подозвал Тимошу к столу, на котором лежала карта, и снова стал спрашивать дорогу. Тимоша опять принялся уверять господина поручика, что в карты не играет, хоть и видел, как мужики это делают.

— А про дорогу — так это просто. Доехать до Кузьмина ключа, свернуть в урман. Там прямо к Сорочьей пади, от нее от выворотня взять вправо и идти до вырубки. С вырубки податься левее до трех елей, а там опять правее, на Синюхино болото. Болото перейдешь — пихтач пойдет. Так туда ходить не надо, а опушкой до кедрача, а там…

— Ты что! — перебил его поручик. — Издеваешься, гад?

— Вы же про дорогу спрашиваете, — наивно проговорил Тимоша. — Вот я и рассказываю про дорогу. Как перед богом.

— Проводником пойдешь. Но храни тебя бог, коли шутить задумаешь, — поручик повысил голос, — по кусочку отрубать от тебя стану. Проклянешь, что на свет родился. Понял?

— Еще вчера понял, господин офицер, — смиренно ответил Тимоша.

— Зацепин!

Солдат вскочил в комнату и застыл у порога.

— Вот что, Зацепин… Береги его в дороге пуще себя. Что случится — шкуру спущу!

— Не извольте беспокоиться, ваше благородие. Жизнь положу… Я его по Еремеевке…

— Ладно. Бери. И чтоб здоров и бодр был… до времени. Тебе ясно?

— Так точно, ваше благородие!.. Ну! — рыкнул Зацепин, метнув взгляд на Тимошу.

Тот направился за своим палачом. Едва они вышли из комнаты, как Тимоша сказал:

— Жрать хочу.

— Шомполов бы тебе пару сотен.

— Одного теперь поля ягоды. Жрать хочу.

Краем глаза Тимоша видел, как Зацепин усмехнулся.

— «Одного»!.. Ты — партизан и предатель, а я — солдат армии верховного правителя Сибири адмирала Колчака. На тебя веревки жалко. Жрать он хочет! Потерпишь. Сейчас дойдем.

В доме, где квартировал Зацепин, Тимоше развязали руки, накормили. Зацепин сидел за столом напротив и глаз с него не спускал. Потом снова связал руки.

Устроившись на лавке, Тимоша откинулся к стене и тупо смотрел на противоположную, где висела какая-то картинка. Для Тимоши все было решено. Оставалось ждать, когда наступит страшная минута его неминуемой казни. Зацепин сидел у стола и чистил карабин, мурлыкая себе под нос какую-то песню, нудную и протяжную. За перегородкой хозяйка ругалась с дочерью. Слова их доходили до сознания Тимоши с трудом. Он слышал их, не прислушиваясь: в доме стояла тишина. Распря между женщинами шла из-за того, что дочь повесила белье на мокрую веревку и та сломалась на морозе.