— Двух таких вояк, — покачал головой Гуляев. — Ну и банда! Они бы нас, как кур, перестреляли, если б не ты. Мы там все как на ладони, а пулеметчики наверху.
Клешков вслед за Гуляевым вошел в зал. В голове у него гудело, и он еще никак не мог прийти в себя с той секунды, когда прогнулось и стало заваливаться на бок тело гнедого.
В зале было полно бойцов, переговаривавшихся, хохотавших. Несколько человек толпились около убитых, в углу Клешков увидел Мишку Фадейчева с оскалом схватки, закостеневшим на лице. Его перевязывал чекист с рыжими баками, выбившимися из-под фуражки.
Увидев Клешкова, Мишка махнул ему рукой. Клешков подошел.
— А я думал, ты готов! — сказал он. — Я видел, как они тебя подсекли.
— Коня гробанули! — Фадейчев морщился от боли в руке и вертел головой. — Какой конь был!
Подошли и остановились невдалеке Бубнич и начальник. Бубнич все тер лоб, а начальник уже отдавал крикливым тенорком приказания.
— Ребята у тебя, — сказал Бубнич, поворачиваясь к начальнику, — оторви да брось!
Он подозвал Клешкова и Гуляева и сказал, оглядывая обоих:
— На уездной конференции комсы прямо так и скажу о вас, ребята: вели себя геройски. Молодцы комсомольцы.
— Я не комсомолец, — сказал Гуляев.
— Нет, так будешь, — сказал Бубнич. — Раз так сражаешься, обязательно будешь в комсомоле.
Начальник косо посмотрел на Гуляева и повернулся к Бубничу:
— А дела у нас дырявые, комиссар. Шесть убитых, двадцать покалеченных.
— Да-а, — сказал Бубнич, вертя головой и оглядываясь. В зал всё вносили и вводили новых и новых раненых. — А что, собственно, получилось? — спросил Бубнич. — Как это вышло? Против бандитов помогали, и, оказалось, бандитам же?
— А ну, давай пленных! — крикнул начальник. — А этих закопать! — крикнул он, указывая на трупы. — Наших будем хоронить отдельно.
— Кто эти-то? — спросил Бубнич, показывая на голые тела мертвых.
— Должно, наши — из совхозу, — ответил, появляясь, Фомич — взводный милиции. — Они завсегда так наших телешат. Всё сымают, стервецы.
— Их тоже отдельно закопать, — сказал Бубнич.
Комвзвода кивнул, ушел отдавать приказания.
Привели пленных. Один был взятый Клешковым мужик, второй — высокий босой малый, в распоясанной солдатской рубахе, третий — кряжистый бородач в полной солдатской форме, но тоже уже без сапог.
— Фамилия? — спросил начальник у парня.
— Чумак, — сказал тот, испуганно рыская взглядом по лицам. — Я с ими первый раз!
— Разберемся! — отрезал начальник. — Твоя фамилия?
Бородач переступил босыми ногами, долго морщил лоб.
— Глухой? — спросил начальник. — Смотри, враз научим слышать!
— Ты не пужай, — вдруг голосом, как из бочки, ответил бородач. — Меня, брат, с четырнадцатого года все пужают, никак не испужают.
— Ты, контра! — сказал начальник. — Ты у меня пошлепай губами — я тебе враз...
— Как зовут-то? — спросил Бубнич, перебивая начальника и заслоняя его собой.
— Зовут-то Иван, — сказал бородач, — Чего еще спросишь?
— Как отчество?
— Парамоном отца звали.
— Ты тут за кого воевал, Иван Парамонович? — спросил Бубнич.
Обиженный начальник убежал в другой угол зала, и оттуда раздавался его тенор.
— Я за своих воевал, — усмехнулся бородач. — Небось не перепутал.
— Может, и перепутал, Иван Парамонович, — сказал Бубнич, — по всему видать, ты землицу имеешь, чего ж в банду пошел? Али на поле дела не хватило?
— Дела-то хватило, — сказал бородач, вскидывая тяжелый взгляд серых глаз. — Да оно, вишь как, пришли такие, вроде тебя, да и разорили хозяйство.
— Кулак? — в упор спросил Бубнич.
— Я такого слова не знаю, — сказал бородач, — умеешь хозяйствовать, ночи не спишь, плуги, веялки ладишь — вот и дело идет. А для тебя, оно конечно, кулак.
— У нас один тоже в деревне был, — зачастил Чумак, — мироед, вроде этого. Все дворы у его в долгу.
— А как же вы в одну шайку попали? — спросил Бубнич, отворачиваясь от бородача. — Он — мироед, ты — бедняк?
— А ён не наш, — влез в разговор небритый мужик, взятый в плен Клешковым. — Етот ихний.
— Чей — ихний? — спросил Бубнич.
— Красковский, — заспешил Чумак. — Мы совхоз взяли, а тут они на нас. Мы — бечь. А потом батько нас собрал, гуторит, их же два десятка, не боле. Мы внове на них, а тут вы!
— Да, — сказал Бубнич, — сам черт тут голову сломит... А чего вы между собой передрались? — спросил он у бородача.
— Это между кем — промеж собой? — спокойно переспросил бородач. — Промеж собой, когда свои, а эта голь — она кому своя? Может, вам?
— Может, и нам, — сказал Бубнич. — Ну ладно. Сколько у Краскова народу? — спросил он бородатого.
— У капитана Краскова народу хватит, — сказал тот.
— Да десятка два у него! — зачастил Чумак. — Только они все навроде этого. Сплошь ухорезы!
— А ты чего к Хрену пристал? — спросил у третьего пленного Бубнич.
— С горя я, ей-бо, с горя, гражданин товарищ, — сказал тот глухо и посмотрел из-под бровей запавшими больными глазами. — Батьку мого ваши вбилы... за реквизицию... Ось я и прилып до того Хрена...
— Видать, кулак был батька! — определил подошедший начальник.
— Та який кулак, — застрадал мужик, — одна коровка — усе хозяйство. Лошади и то не було.