Мир приключений 1969 г.

Кое-где еще висели аэростаты заграждения, высеребренные инеем.

— Как ты думаешь, они все же успеют бросить «Альбатрос» на фронт?

— Трудно сказать. Мессершмитт продолжает доводку на свой страх и риск.

— Значит, торопится?

— Выходит, так.

Помолчав, Павел спросил:

— Владимир Николаевич, скажите честно — у нас-то есть что-либо подобное?

— Есть! И не подобное, а лучше, надежнее. Когда-нибудь о таком самолете напишут истории... Насколько я понял, немцы ищут решения быстрого и компромиссного. Торопятся, делают тяп-ляп, обжигаются... — Зяблов сел за стол и задумался. — И все же хотелось бы нам знать об «Альбатросе» побольше.

— К сожалению, я не имею допуска к этому самолету...

— В том-то и беда... Сейчас идет война и людей, и техники. Нам очень важно в подробностях знать, какое еще оружие фашисты думают применить на фронте... До мелочей, до винтика... Можно применить такой вариант — скажем, заполучим знающего человека, ну, хотя бы Гехорсмана...

— Рискованно, Владимир Николаевич.

— Верно, рискованно и субъективно, — согласился Зяблов. — Гехорсман при всем старании всего рассказать не сможет. А если Зандлера? Самого Зандлера?

— Он умрет от страха, как только узнает о том, что попал к русским.

— А если поискать у него слабые струнки, взять на крючок?

— Но самолет будут продолжать делать другие.

— Да, ты прав... Тогда придется сделать такую штуку: устроить шум на всю Германию, скомпрометировать «Альбатрос», пока он не вошел в серийное производство.

— Уничтожить опытный образец?

— Да, уничтожить! Взорвать, сжечь, разбомбить!

— Хоть и чудовищно трудно сделать это, но попробовать можно.

— Несомненно, явная диверсия натолкнет фашистов на мысль, что для нас не существует секрета «Альбатроса» и места, где его делают. Стало быть, вряд ли они отважутся все начинать сначала. Да и заказов из министерства авиации они не получат. Тебе придется им помочь в этом.

— Разве вы направите меня обратно?

— Да. Именно на эту отчаянную диверсию.

Павел порывисто встал и отошел к окну. Упершись лбом в оконную раму, он глухо проговорил:

— Я не был в России восемь лет... Я не видел родного лица восемь лет... Пошлите меня лучше на фронт. Я хочу убивать их, а не играть в друзей. Я устал, черт побери!

Некоторое время Зяблов молча смотрел в спину Павла, давая ему выговориться. Но Павел смолк, и тогда Зяблов жестко произнес:

—Хорошо... Я дам тебе отпуск. Ты останешься работать в управлении... Хорошо... В конце концов, ты заслужил это! — Владимир Николаевич поднялся и заходил по кабинету. — Я не буду говорить банальные слова о том, что иной раз один такой, как ты, стоит целых дивизий. Ты уйдешь... Ты не полетишь обратно в Германию... Но ведь там остались не только враги, но и друзья. Они борются. Они хотят победить. Нам придется восстанавливать все связи заново. Без уверенности в успех. Без надежды на успех! Если этот самый «Альбатрос» войдет в серию, он отдалит день нашей победы!.. Подожди, не перебивай! Идет страшная война, которая не снилась ни одному поколению. И если «Альбатрос» ее затянет хоть на день — он убьет тысячи тысяч людей. Людей, Павел!

Зяблов остановился рядом и сжал локоть Павла.

— Нам не нужен фашистский «Альбатрос». Мы делаем машину, повторяю, во сто крат лучше, надежней, смертоносней... Но если тебе удастся разнести в пыль опытный образец «Альбатроса», работа над этим фашистским реактивным выродком надолго задержится, если не прекратится вообще. Закрыть «Альбатросу» дорогу к небу, к новым жертвам, приблизить час нашей победы. Вот смысл всего, что должен был ты сделать.

— Я не школьник, Владимир Николаевич, — тихо, но упрямо проговорил Павел.

— Слушай меня внимательно. Твой «Альбатрос»...

— Мой?

— Твой «Альбатрос», рядом с которым ты сидишь, мы ссадим с неба и без твоей помощи. Но нам рано сворачивать в сторону. Ох, как рано!

Зяблов вздохнул и опустился в кресло.

В окно бил холодный утренний свет. Он огорчал и чем-то тревожил. Может быть, тем, что невысоко в небе висели серебряные от инея аэростаты или стекла были заклеены крест-накрест, и все это напоминало о том, что идет война и надо долго еще идти по ней до победы. Каких бы мук, сил и потерь это ни стоило.

Павел повернулся к Владимиру Николаевичу.

— Когда?

— Что «когда»? — переспросил Зяблов, сделав вид, что не понял.

— Когда мне возвращаться туда?

Зяблов посмотрел на часы, нахмурился и, глядя куда-то в сторону, проговорил:

— Сегодня... Вернее, сейчас... Как бы немцы не заподозрили, что ты был у нас. А так вернешься, скажешь — плутал.

— Понимаю.

— Ребятам нашим я скажу, как тебя на ту сторону кинуть. — Владимир Николаевич замолчал, опустил голову еще ниже к бумагам и тихо добавил: — Ты ведь знаешь, Павлушка, мы будем ждать тебя...

Александр Мирер ГЛАВНЫЙ ПОЛДЕНЬ

ЗАЧЕМ ЭТО НАПИСАНО