Мир приключений. 1973 г. выпуск 2

— Отнюдь. Приглашаю выпить как мужа. Постойте! Что это такое там горланят матросы?

Впередсмотрящие возвестили, что справа по носу видны ходовые огни двух транспортных судов, идущих на запад.

— Из Японии во Владивосток, — сказал Новиков. — Слетаются со всего света, и не с добром, а за добром, как говорит Зосима Гусятников.

Неслышно подошел отец Исидор и, стоя в густой тени от парусов, несколько минут слушал тихий разговор офицеров. Неожиданно он сказал рокочущим басом:

— Ропщете, юноша, на порядки, а потом удивляетесь сами, откуда растут корни протеста и смуты у людей низшего звания. Нехорошо!

Новиков засмеялся. Стива Бобрин вспылил:

— Вот именно, нехорошо подслушивать!

— Мне-то? О юноша! Долг мой в том и состоит, чтобы улавливать мысли людские, и если они не соответствуют морским установлениям и заповедям господним, то вразумлять сходящего с пути праведного, отвращая его от военного трибунала.

— Хватит, отче, — сказал Новиков, — пошли за компанию, впьем с радости.

— Чего не делалось за компанию, какие мерзопакостные дела! Но я иду, дабы направить и худое дело на благо. И действительно, ночь-то благостная, тихая, идет клипер наш, будто и не по воде, а в облаках витает — так осторожно море его на себе держит, а ветер устремляет к цели нашего пути.

Они спустились по трапу и, когда подходили к каюте радиста, из нее поспешно вышел Герман Иванович.

— Есть новости, сын мой? — спросил отец Исидор. — Не отпирайся, на лике твоем написано, и, видно, не особенно хорошие.

— Да, приказано вместо Владивостока идти на Аскольд и ждать распоряжений. Извините, господа, спешу к командиру.

— Иди, сын мой, и не бойся плохих известий, ибо все в мире не стоит на месте — и плохое или то, что мы подразумеваем плохим, может обернуться хорошим и наоборот.

В каюте Новикова, развалясь на диване, Стива Бобрин сказал срывающимся от волнения голосом:

— Все развивается так, как я предвидел: нам не простили, не забыли побег из Плимута. Сейчас союзное командование по достоинству оценило поведение нашего командира. Стороны в борьбе определились достаточно ясно, и мы, господа, в особенно выгодном положении, тем более что я сохранил копию письма к адмиралу сэру Элфтону. — Стива подмигнул Новикову, накрывавшему на стол.

— Прошу, господа, — сказал Новиков, — из закусок только сухая колбаса, да не хочу будить моего вестового. За прибытие, господа!

Выпили.

Отец Исидор, понюхав корочку хлеба и глубоко вздохнув, сказал, глядя из-под кустистых бровей на гардемарина:

— Не натворите новых глупостей, юноша. Тот позорный документ порвите и развейте по морю. Не делает он чести, особенно сейчас; тогда, под влиянием неясности событий, еще можно было найти смягчающие вину причины, сейчас — нет. Обдуманная гадость становится подлостью.

Стива Бобрин, приподняв плечи, покосился на хозяина каюты и, переведя взгляд на отца Исидора, сказал:

— Позвольте, как вы смеете!

Новиков поднял руку:

— Отставить, Стива. Продолжайте, отец, в ваших словах иногда проглядывает истина.

— Золотые слова!

— Ваши, отец.

— Тем приятней. Что же касается истины, то она глубоко сокрыта и многогранна, и только изредка кажет нам одну из своих бесчисленных сторон. Суждение сие относится к облает” высокой философии. Мы же, грешные, пытаемся решить дела более простые… Еще по одной? Не откажусь. Хороша!.. — Понюхав корочку, он продолжал, не спуская глаз с гардемарина: — Что касается изменения нашего курса и, другими словами, задержания или ареста, то здесь причина не только наш побег из Англии, о нем могли забыть в такой сумятице и, вспомнив, рады были бы нашему приходу, они же изолируют нас, как бы сажают в карантин. Почему? — Отец Исидор усмехнулся. — Потому, что все это дело пакостной души немецкого барона Гиллера. Воистину ни одно доброе дело не проходит безнаказанно. Сей парадокс к нам подходит вполне. Барон расписал самыми пакостными красками положение на корабле, ославил капитана и команду, представив нас бунтовщиками. Вот и хотят нас вначале спрятать в тихой бухточке, а затем прибрать к рукам. Незавидная участь. В таком положении следует забыть все распри, дружно противостоять новой беде, никаких оговоров, хулы на товарищей своих, пусть неприятных нам, а связанных воедино многими опасностями и счастьем избавления от оных. Так-то, юноша. Выкинь нее из головы, как сор, и почувствуешь облегчение немалое.

Гардемарин изрядно захмелел после третьей стопки, нагловато усмехнулся:

— Нет уж, отец, на шею бросаться мы никому не собираемся, как и брать на себя чужую вину. Не послушались, чуть нас не расстреляли, а теперь мы должны снова подставлять за них грудь! Пардон, отец мой духовный! Думаю, и вы, Юрий Степанович, согласны со мной.

Новиков покачал головой:

— Нет, я думаю о другом.

— Интересно. У вас есть иное мнение?

— Не по этому поводу, в связи. Я думаю, какой же из вас сукин сын получится, Стива, если действительно вас не расстреляют!

— Что вы сказали? Как вы смеете! Сейчас же извинитесь, или…

— Стреляться задумал? Так я пока не хочу вас убивать. Идите спать! Отец Исидор!

— Что, чадо мое хитроумное?