Мир приключений 1973 г.

С годами все это сгладилось. Я не стал гением и понял, что небольшой рост еще не обязательное качество великого человека. Я бросил собирать вырезки о спортсменах, я сильно растолстел и подобрел к людям. Я спокойно смотрел на великанов, понимая, что и у них свои беды и трудности.

— Вот так, — сказал с удовлетворением мой гость, когда центровой югославов промахнулся по кольцу, хотя никто не мешал ему положить мяч в корзину.

В голосе гостя звучало злорадство. И я подумал, что он, наверно, не смог воспитать в себе философский взгляд на жизнь.

Центровой тяжело затрусил обратно, к центру площадки. Бежать ему было тяжело, потому что каждая нога его была длиннее и тяжелей, чем я весь. Мой гость усмехнулся. Я лишь внутренне пожалел центрового.

— Курлов, — представился вдруг мой гость, когда югославы взяли тайм-аут. — Николай Матвеевич. Физиолог. Две недели, как к вам в дом переехал. На шестой этаж.

Теперь хоть запомню, на какую кнопку нажимать, если окажусь с ним в лифте, подумал я. Н сказал:

— А я Коленкин. Герман Коленкин.

— Очень приятно.

Югославы распрямились и разошлись, оставив маленького тренера в одиночестве. Я знал, что это обман. Тренер вовсе не маленький. Он обыкновенный.

Наши били штрафные. Мне интересно было наблюдать за Курловым. Интереснее, чем за экраном. Он поморщился. Ага, значит, промах. Потом кивнул. Доволен.

Между таймами я приготовил кофе. Обнаружил в буфете бутылку венгерского ликера. Курлов признался, что я ему также приятен. Не объяснил почему, я не стал спрашивать — ведь не только сами чувства, но и побуждения к ним обычно взаимны.

— Вы думаете, что я люблю баскетбол? — спросил Курлов, когда команды вновь вышли на площадку. — Ничего подобного. Я к нему глубоко равнодушен. И за что можно любить баскетбол?

Вопрос был обращен ко мне. Глаза у Курлова были острые в углах и настойчивые. Он привык, что собеседник первым отводит взгляд.

— Как — за что? Спорт — это… — ответить было нелегко, потому что к вопросу я не готовился. — Понимаете…

— Сам принцип соревнования, — подсказал мне Курлов. — Азарт игрока, заложенный в каждом из нас?

Я нашел другой ответ:

— Скорее не так. Зависть.

— Ага! — Курлов обрадовался.

— Но не простая зависть. Очевидно, для меня, как и для других людей, спортсмены — воплощение наших тайных желаний, олицетворение того, что не дано сделать нам самим. Наверно, это относится и к музыкантам, и к певцам. Но со спортсменами это очевиднее. Ведь никто не говорил и не писал о том, что Моцарту в детстве сказали, что у него нет музыкального слуха, и тогда он стал тренироваться, пока не превратился в гениального музыканта. Так сказать нельзя — здесь талант чистой воды. А вот про спортсмена такого-то вы можете прочесть, что в детстве он был хилым, что врачи запретили ему все, кроме медленной ходьбы, но он тренировался так упорно, что стал чемпионом мира но барьерному бегу. Я попятно говорю?

— Дальше некуда. А что вы можете сказать тогда об этих?

Курлов щеголевато опрокинул в рот рюмку с ликером. Глаза у него блестели.

— То же самое.

— А не кажется вам, что здесь все зависит от роста? От игры природы. Родился феномен — два с половиной метра. Вот команда и кидает ему мячи, а он забрасывает их в корзинку.

Я был не согласен с Курловым.

— Такие уникумы — исключение. Мы знаем о двух-трех, не больше. Игру делает команда.

— Ну-ну.

На экране высоченный центровой перехватил мяч, посланный над головами игроков, сделал неловкий шаг и положил мяч в корзину.

Курлов улыбнулся.

— Талант, труд, — сказал он. — Все это теряет смысл, стоит в дело вмешаться человеческой мысли. Парусные суда исчезли, потому что появился паровой котел. А он куда менее красив, чем грот-мачта с полным вооружением.

— Оттого, что изобрели мотоциклы, появился мотобол, — возразил я, — футбол не исчез.

— Ну-ну, — сказал Курлов. Он остался при своем мнении. — Поглядите, что эти люди умеют делать из того, что недоступно вам, человеку ниже среднего роста (я внутренне поклонился Курлову), человеку умственного труда. Они умеют попадать мячом в круглое отверстие, причем не издалека. Метров с трех-пяти. И притом делают массу ошибок.

Говорил он очень серьезно, настолько серьезно, что я решил перевести беседу в несколько более шутливый план.

— Я бы не взялся им подражать, — сказал я. — Даже если бы потратил на это всю жизнь.

— Чепуха, — сказал Курлов. — Совершенная чепуха и бред. Все на свете имеет реальное объяснение. Нет неразрешимых задач. Эти молодые люди тратят всю жизнь на то, чтобы достичь устойчивой связи между мозговыми центрами и мышцами рук. Глаз всегда или почти всегда может правильно оценить, куда следует лететь мячу. А вот рука после этого ошибается.

— Правильно, — ответил я. — Знаете, я когда-то учился рисовать. Я совершенно точно в деталях представлял себе, что и как я нарисую. А рука не слушалась. И я бросил рисовать.

— Молодец! — одобрил Курлов. — Спасибо.

Последнее относилось к тому, что я наполнил его рюмку.