«Мир Приключений» 1977 (№22)

Я прочно связан с ним нерушимыми узами и никогда в жизни его не покину, короче, я его нос. И поскольку присылка означенных носовых платков в первую очередь касается меня, то по этому случаю он позволил мне вам написать. Отличная мысль пришла вам на ум, сударыня. Мы сейчас вступаем в полосу насморков и простуд, и возможность спрятать плоды зимних холодов в платок весьма утешительна.

Воспользуюсь случаем, сударыня, чтобы сказать вам несколько глубоко прочувствованных слов о вашем сыне. Это в высшей степени достойный молодой человек, и я им горжусь…

К тому же мне и впрямь не на что жаловаться. Возможно, я несколько длинноват, но при этом своей формой я вызываю воспоминание об античных камеях, и ваш многоуважаемый сын использует всякий повод, чтобы позволить обществу оценить меня по заслугам. Я уже пришелся по вкусу нескольким молодым дамам и, пожалуй, рискую стать настоящим фатом.

Я не сетовал бы на мою судьбу, если бы с некоторых пор ваш многоуважаемый сын, сударыня, не начал бы закручивать кверху усы. Он без конца поглаживает их кончики, что вызывает у меня острейшую ревность. Но что поделаешь, не все в этом мире совершается согласно нашим желаниям.

К тому же, сударыня, именно вам я обязан моим успехом в свете. Говорят, будто своими очертаниями я чрезвычайно напоминаю одного из моих коллег, избравшего своей постоянной резиденцией пространство между вашим лбом и устами. Увы, давненько я не видал любезного моего друга, но, что поделаешь, не могу же я ради этого расстаться с вашим сыном.

Говорят, он поэт; иногда он сочиняет стихи. Я лично не выношу сих упражнений, потому что при этом ваш сын пребольно меня щиплет, а иногда — вытирает рукавом, что мне крайне неприятно. Когда он получит драгоценные платки, которые вы обещали прислать, мне, надеюсь, с этого момента придется погружаться лишь в тончайший голландский батист, истинно соответствующий моей благородной натуре.

Остаюсь, сударыня, в ожидании новых платков, почтительнейший и длиннейший нос вашего многоуважаемого сына».

Неожиданная встреча с земляком, редактором популярного иллюстрированного журнала «Мюзе де фамий» («Семейный альманах»), помогла Жюлю Верну избавиться от утомительной службы в нотариальной конторе. Питр-Шевалье (в Нанте его знали как Пьера-Франсуа-Шевалье) пригласил Жюля сотрудничать в своем журнале. На вопрос, о чем писать, он ответил:

— О чем угодно. О Мексике, о воздухоплавании, о землетрясениях, лишь бы было занимательно!

Это было сказано в шутливом тоне, но Жюль Верн принял предложение всерьез. Не прошло и десяти дней, как он сообщил родителям, что Питр-Шевалье принял к печати его рассказ «Это обычное приключение в духе Купера, перенесенное в глубь Мексики».

В рассказе «Первые корабли мексиканского флота» (он был помещен в июньской книжке «Мюзе де фамий» за 1851 год) повествуется о том, как взбунтовавшиеся испанские матросы в 1825 году привели в Акапулько два захваченных корабля и тем самым положили начало морскому флоту только что образовавшейся Мексиканской республики. Несмотря на некоторую вялость слога, чувствуется любовь автора к морю, хорошее знание исторических фактов и географии.

Вскоре в «Мюзе де фамий» появился еще один рассказ Жюля Верна — «Путешествие на воздушном шаре». Ученый-воздухоплаватель во время экспериментального полета обнаруживает в гондоле аэростата какого-то человека, притаившегося за мешками с балластом. Незнакомец, оказавшийся сумасшедшим, набрасывается на аэронавта. Завязавшаяся в воздухе отчаянная борьба завершается победой воздухоплавателя.

В «Путешествии на воздушном шаре» — прелюдии к будущим воздушным эпопеям — автору удалось соединить волнующий драматизм сюжета с точным описанием устройства аэростата и познавательными сведениями о воздухоплавании. Можно подумать, что Жюль Верн был уже близок к тому, чтобы найти себя и в выборе темы, и в манере изложения. Казалось бы, молодому писателю теперь оставалось только заботиться о дальнейшем развитии счастливо найденного им нового типа повествования. Но в действительности его искания еще только начинались. Тропинка, по которой он ощупью пробирался на широкую дорогу, была извилистой и неровной.

Жюль Верн раздваивался. Жизненным призванием он считал драматургию, но и работа над рассказами все больше его увлекала.

Диплом лиценциата прав покоится где-то в самом дальнем ящике стола среди ненужных бумаг и сувениров. Богиня правосудия Фемида не может постичь многообразия окружающего мира. На глазах у нее повязка! А вот Урания с небесным глобусом в руке — ее изображение часто встречается на обложках географических журналов и звездных атласов, — Урания никогда не даст успокоиться! Жюль Верн видел теперь ее живое олицетворение в людях науки, которые внушали ему благоговейный трепет.

Много значила для него дружба с кузеном Анри Гарсе, талантливым математиком, преподавателем лицея Генриха IV. Он водил Жюля на научные диспуты и доклады, знакомил со своими коллегами, терпеливо отвечал на его бесчисленные, порою наивные, вопросы.