Мир приключений, 1984 (№27)

— Смотрите, девочки, до обеда осталось полчаса, а я сегодня даже не устала, — смеясь сообщила самая маленькая из них.

Девушки, хрупкие на вид, но быстрые и энергичные, подбирали рассеченные стебли, очищали их от листьев и укладывали в ровные кучки. Первое время им было трудновато, они не могли угнаться за малоразговорчивым рубщиком и прозвали его “перпетуум мобиле”.

— Перерыв! — Из-за плотной зеленой стены в полтора человеческих роста, утирая широким жестом пот с круглого лица, вышел толстячок — соломенная шляпа на затылке, рабочие перчатки под мышкой. — Выключай мотор, Луис Гарсия! Дай отдохнуть телу, и душа запоет еще до приема пищи. Идем поразмыслим.

Рамиро не сразу остановился, ему до межи недоставало метров двадцать.

— Кончай, Луис! Я же вижу, ты пашешь уже завтрашнюю норму. Но я от тебя, сеньор Молчальник, не отстану. Сегодня я уже настриг, сколько надо. Останавливай… Ну, будь человеком! Тебя приглашают выкурить сигару дружбы.

— Полчаса отсюда, полчаса оттуда. Где ж тебе хватит времени? — продолжая рубить, спросил Рамиро у подошедшего.

— Не во времени суть, а в том, что рука твоя успела.

— Ты, Херардо, оттого, может, быстрее других норму выполняешь, что во время работы стихи сочиняешь?

— Вот и ты уже рифмуешь. А мои стихи не рифмуются и не укладываются в ритм. Они вообще… — Херардо обернулся, чтобы удостовериться, что их никто не слышит, так как девушки находились неподалеку, складывая тростник в кучки для погрузочной машины. — Они бунтарские…

— Против чего и против кого? — Рамиро отсек последний стебель у самой межи и разогнул спину.

— А, не спрашивай, Луис. Мне теперь и самому не ясно. Что это было и зачем? Твердо знаю: непонимание было. Я не понимал, и меня не понимали. Да ладно об этом… Пусть историки пекутся. Пойдем лучше посидим в тени.

— Эстер Мария, закончите — отдыхайте. Привезут обед — позовите нас! — Рамиро вытащил из кустов внушительных размеров глиняный кувшин, обшитый плотным сукном, занес его над головой, и из тупого носика потекла ему в рот струя свежей прохладной воды.

Когда они с поэтом уселись в густой тени деревьев, Херардо спросил, заглядывая Рамиро в глаза:

— Луис, мы с тобой знакомы уже скоро месяц, а я про тебя ничего не знаю. Кроме разве того, что ты хороший человек, честный, справедливый…

— Тебе этого мало, чико?

— Нет! Но ты пойми. Мы интеллектуалы, у нас брожение умов. Такое кругом происходит! Не просто… Ты человек труда. На заводе, говоришь, работал. Что там тебе было не ясно? Турнули ведь сюда по указу, на перевоспитание.

— Добровольно…

— Не говори, не глаголь впустую, брат. Я разобрался, кто здесь доброволец, а кто…

— Хватит, Херардо! Хочешь посидеть со мной, давай о поэзии. Мне нравится, как ты об этом говоришь и как стихи читаешь. Не скрою… Завидую.

— Я и толкую, вот она, вся разница между человеком труда и интеллектуалом. Я — пожалуйста, готов, в отличие от тебя, с удовольствием. Не упираюсь, как бык. Просят — я готов! О поэзии так о поэзии. Пиит — он должен прославлять! Итак… Кубинская революция, самая значительная из всех революций, когда-либо происходивших в Америке, породила неисчислимое множество стихотворных произведений, поскольку она, революция, вызвала к жизни, как принято выражаться, мощные творческие силы. Поэзия в нашей стране призвана отобразить величие народного движения…

— Мы не на лекции, Херардо! Иди к черту! Почитай что-нибудь.

— Что-нибудь этакое, что тебе должно понравиться. — Поэт подмигнул, улыбнулся лукаво, ласково-снисходительно. — Слушай:

Нас не разъять. Не одолеть нас блохам —
разряженным и жирным прыгунам.
Патронов горсть, ружье и друга локоть —
вот все, что нужно нам.
И если нас в пути настигнут пули,
пусть встанет Куба в скорбном карауле,
пусть память будет саваном сынам,
чьи тени через битвы, через бури
в историю Америки шагнули.
Вот все, что нужно нам.

— Это твое?

— Нет. Эрнесто Гевара, из “Песни Фиделю Кастро”.

— Сам Че сочинил? Он сам?

— Да! А что? Ты сомневаешься? Почему, интересно?

— Ну, он… Да нет! Читай еще.

— Полагаешь, если человек взял в руки винтовку… Эка, Луис. Таким людям как раз и есть что поведать в стихах потомкам. А еще… Еще куски из поэмы — вымышленное послание Хосе Марти новой Кубе. Поэма большая, и я не все помню. Народный поэт Индио Навори. Децимы его ты, наверное, знаешь

Мне ненавистна ложь цветистых од!
Мне собственное имя ненавистно!
У ног моих венки из пышных роз,
но их шипы мне сердце занозили;
мне ненавистен глянец скользких слов,
грязь темных дел и узость нищей мысли!..

И далее: