Мир приключений, 1984 (№27)

А в это самое время Педро Родригес, по-прежнему аккуратно подстриженный под полубокс, с веселой улыбкой произносящий к месту и не к месту слова Хосе Марти: “Кто не идет вперед, тот движется назад!”, входил в кабинет шестого этажа большого здания в центре Гаваны. Он пропустил вперед себя Рамиро Фернандеса.

— Вот! — сказал Родригес. — Вот оно, твое новое рабочее место. — Педро указал на стол, где рядом с пишущей машинкой стояла синего стекла высокая тонкая вазочка с пышной красной гвоздикой. — Сейчас пойдем, и я представлю тебя твоему новому шефу. А партию свою, Рамиро, ты сыграл превосходно! Кстати, с часу до двух здесь перерыв на обед. На втором этаже есть специальная комната. Там играют в шахматы. Приглашаю тебя. Сыграем… И может, повторим партию Капабланки с Дуз-Хотимирским, которая так тебя подвела. — Родригес лукаво прищурил глаза. — Но… в конце концов я рад, Рамиро. Она привела тебя к нам! Так что сыграем сегодня. Эль Гуахиро — шахматист? Мы ведь с тобой давно не сражались… за шахматной доской, — закончил Педро Родригес и подмигнул: — Ну так что, сыграем? Мне приезжать?

Рамиро кивнул.

— А что касается твоих сомнений, об этом мы говорим в последний раз. Рамиро, поверь, мы поступили лучшим образом. Тебе все равно следовало выходить из игры. Мы стольких сняли! А твое выступление на суде дало нужный эффект и имело серьезное политическое значение. Это подействует кое на кого. А ты гордись, ты сделал такое… Ты герой!

Рамиро не мог найти нужных слов. Что-то подкатило к горлу. Он только рассмеялся и с жаром протянул руку другу.

А.Р.Палей ОГНЕННЫЙ ШАР

1

Профессор Эмиль Рошфор был одним из тех немногих счастливцев, которых справедливо называют баловнями судьбы. В день своего сорокапятилетия он мог подвести блестящий итог прожитым годам.

На старинной улице Женевы, узкой, напоминающей тесное горное ущелье, еще существует пятиэтажный дом, где в убогой квартире третьего этажа в семье многодетного часовщика родился Эмиль Рошфор. Недавно городское управление, гордящееся своим знаменитым гражданином, торжественно прикрепило к фасаду этого дома мраморную доску с надписью золотыми буквами. В остальном дом не изменился. В нем так же живут мелкие торговцы и ремесленники. Фасад дома выходит прямо на юг. Но лишь скудные отблески солнечных лучей, улавливаемые приоконными зеркалами, попадают ненадолго в комнаты с улицы-щели, сжатой с обеих сторон такими же однообразными пяти- и шестиэтажными домами.

Рошфор всем был обязан самому себе — своей необычайной одаренности и столь же исключительной настойчивости. Он имел право гордиться, оглядываясь на пройденный путь. Ценой упорного труда и лишений он добился высшего технического образования. Его изобретения были остроумны и смелы до дерзости. Промышленная удача неизменно сопутствовала ему. На его текущем счету в банке лежала очень крупная сумма. Изящный особняк в одной из широких улиц-аллей ничем не похож на мрачную квартиру, где он провел детство. У него милая, молодая, любящая жена. Жизнь его полна, и, казалось бы, ему больше нечего желать.

Но Рошфор не из тех людей, которые успокаиваются на достигнутом. Стоит ему реализовать одну смелую идею, как в его голове рождается новый, еще более смелый и оригинальный проект.

Вот и теперь, в день своего рождения, когда у жены уже собрались гости и пора выйти к ним, Рошфор сидит в своем кабинете с помощником Карлом Грейфером и развивает новую идею.

Карл слушает внимательно. Если бы то, что он слышит, говорил кто-нибудь другой, а не учитель, в которого он глубоко верит, он отнесся бы к этому как к ребяческой затее. Но он уже десять лет работает с Рошфором, он знает гениальные догадки профессора, обоснованные холодным и точным расчетом. Так было не раз.

Рошфор ведет беседу в своей излюбленной манере — недоговаривает, то и дело задает вопросы. Мягкий свет от затененной матовым абажуром настольной лампы падает на его усталое, немножко одутловатое лицо с гусиными лапками у глаз. Никак нельзя назвать это лицо красивым. Но так юношески блестят глаза за стеклами очков, так мальчишески задорно выражение лица, что профессор временами кажется моложе Грейфера — высокого, темноволосого, солидного. Грейфер сидит в тени против Рошфора, слегка наклонившись к нему.

— Вы помните, Карл, — говорит Рошфор, и легкая улыбка обнажает его молочно-белые, не тронутые временем зубы, — какова температура поверхностных слоев морской воды в тропических широтах?

Грейфер послушно, как ученик, отвечает:

— Двадцать пять—тридцать градусов, причем она очень мало колеблется в течение года.

— Правильно, — говорит Рошфор, совсем как школьный учитель, и спрашивает дальше: — А в глубине океана? Скажем, на глубине в тысячу метров?

— Разумеется, значительно холоднее. Даже в тропиках — четыре—пять градусов в течение всего года.

— Какая получается разница?

— Мы уже дошли до приготовительного класса, — усмехнулся Грейфер, — разница на двадцать — двадцать пять градусов.