Мир приключений 1984 г.

— Как же — с рабочим, — буркнул Андрей. — Она саботажница настоящая. Так и не говорит, кто к ней того типа привел.

— Нет, она наш, пролетарский человек. Только темный, забитый жизнью и религией. Это понимать нужно, чекисту особенно. Надо отличать настоящего врага от человека, который заблудился по неразумению, но нутром наш. Понял? А то так мы можем знаешь каких дров наломать! Нам Советская власть доверила большие права, и мы должны ими пользоваться осторожно, с умом.

— Уж когда дрова рубят, щепки обязательно бывают…

— Как это щепки, какие щепки! — не на шутку рассердился Никита. — Да ты соображаешь, что говоришь? Ишь какой — щепки!.. С людьми ведь дело имеем, с живыми. И к каждому нужно подходить очень осторожно. Добрым тоже нельзя быть, но это когда мы до конца уверены, что перед нами настоящая контра. Я считаю, чекисты и есть те люди, которым рабочий класс доверил отделять правых от виноватых. И не только беспощадно бороться с врагом мы должны, но и видеть, кто просто ошибся, воспитывать их. А ошибиться сейчас ох как легко — вишь катавасия какая кругом! Тут многие, кто послабее, голову теряют, только смотри… На кого ты кричал-то? На старушку, вдову портного. Может, ты ее так своим криком запугал, что она со страху все и позабыла, ведь ей небось уж за семьдесят. А может, и другой кто ее раньше припугнул… Не знаешь? Вот-вот… Что-то не усвоил ты того урока как следует. Помнишь еще хоть?..

Андрей опустил голову. Никита напомнил ему об одном из его первых шагов в ЧК.

Буквально через неделю после того, как он стал помощником уполномоченного, его и Золотухина срочно вызвал Лесов.

— На станции Брендино из трех вагонов исчезло зерно, предназначенное для отправки пролетариям Петрограда, — сказал председатель губчека. — О значении хлеба для революции говорить не буду — и так все понимаете. Возьмете у железнодорожников дрезину и срочно туда…

За двое суток они с несколькими красноармейцами облазили станцию и ее окрестности, опросили всех, начиная с начальника станции и кончая стрелочниками и обходчиками. Пустые вагоны стояли в тупике, сиротливо зияя раскрытыми дверями, — часовой, стоявший около них, был убит. Железнодорожники в один голос утверждали, что ничего не видели и не слышали, даже, мол, не знали, хлеб ли в этих вагонах или что другое.

— Ну уж, что хлеб там, наверняка знали, — твердо заявил Никита после допроса. — Крутят граждане что-то.

— А я думаю, надо вызвать начальника станции и его помощника и припугнуть: дать два часа на раздумье, а если не скажут, расстрел, — сказал Андрей.

— Крут ты, братишка, больно. Знаешь, как это называется? Самоуправство! Ведь если они ничего не знают, а ты их кокнешь, то, во-первых, невинные люди пострадают, а во-вторых, ты все равно дело не сдвинешь.

— Ну а если скажут с испугу? К тому ж я ведь только пригрозить хотел расстрелом.

— Пригрозить расстрелом — тоже не метод. И почему именно начальнику и его помощнику? А остальные как же — дежурные, сцепщики, стрелочники?.. А может, и вправду железнодорожники здесь вовсе ни при чем? Нет, конечно, кто-то из станционных обязательно замешан — иначе откуда же те неизвестные нам грабители узнали, что в вагонах зерно? Правда… — Никита задумался на мгновение. — Слушай, а почему ты именно начальника и его помощника предлагаешь?

— У этого начальника уж больно вид буржуйский: толстый, в шинели с пуговицами — вон какой! Такой обязательно Советской власти навредить постарается, уж будьте уверены.

— Уверенным-то быть особо нечего. Он же начальник, на виду. Так что, даже если и захочет, остережется вредить, знает: его первого и потянут. Да, а по внешнему виду ты людей не суди. Иной на вид буржуи буржуем, а наш. Вон я Луначарского, народного комиссара, недавно портрет видел в книжке. Так он, знаешь, даже в галстуке и в жилетке. Во как! А ты говоришь!.. А помощник, помощник-то чего тебе не понравился? Вид у него вполне рабочий, и тощий он…

— Он, знаешь, как-то глазами сильно косил, когда мы их допрашивали.

— Вот те на, тоже признак нашел! Так всех перестрелять можно. Но… В общем-то, доверимся твоему пролетарскому чутью — поспрашиваем их еще. Только безо всяких там “расстреляем”, понял? Зови!..

И опять двухчасовая беседа с начальником станции и его помощником ничего не дала. Когда они ушли, Золотухин сказал:

— Так я и думал: не тот метод. Но и мне что-то в них не нравится. Что — не пойму… Ладно, ты оставайся здесь, продолжай поиски, поспрашивай еще женщин, детишек, а я катану на денек в Симбирск, посмотрю, может, там в управлении этих двух знают, документы их есть. Ясно?

Никита уехал, а Андрей прилег на лавку в вокзале и незаметно крепко уснул. Проснулся он вечером. В зале тускло горела керосиновая лампа. На соседней лавке, привалившись друг к другу, сидя похрапывали, обхватив винтовки, два красноармейца из батальона ЧК. Третий поодаль пил кипяток из котелка. Все тут как будто спокойно, тихо. А где же хлеб, кто убил часового? Нет, надо действовать, и решительно! Андрей встал, разбудил красноармейцев:

— Зовите сюда начальника станции и помощника, побыстрее…