Мир приключений 1985 г.

Ощутив себя пожизненным узником, Макдональд заметался по узкому коридору, наполненному свистом и рокотом прибывавшей воды. Мысли расползались и опадали сморщенными лоскутьями, как воздушные шарики, не долетевшие до чистого неба без плафонов и проводов. Воля к сопротивлению была подрезана на корню.

И только пятнышко сумеречного света, долетавшего с вольных благоуханных просторов, куда он не пожелал ступить, серело впереди робкой надеждой.

«Испить предназначенное до донышка…»

XXIII

День, по-зимнему короткий и хмурый, хоть и пахли промороженные ветки весной, угасал на глазах. Смит едва успел погрузить бидоны с кленовым соком, как небо в просветах между деревьями, а вместе с ним сугробы и оплывшие шапки на елках поглотила густая синька.

Заиндевелые лошадки покорно фыркнули, дохнув паром, нехотя стронулись и, увязая в снегу, вытащили сани на дорогу. Сухо чиркнули полозья, врезаясь в заледеневшие колеи, задребезжали, соприкасаясь помятыми боками, наполненные бидоны.

Эти знакомые до слез звуки и запахи, эта знобкая дрожь натруженного тела воспринимались как бы отдельными фрагментами забытого, но бесконечно милого целого.

Даже дорога, проложенная в вермонтском лесу, узнавалась не сразу, а отдельными отрезками, когда открывалась поляна, скупо подсвеченная луной, и заколоченный домик на ней с остроконечной башенкой или выплывал поникшим крылом заброшенный трамплин.

Смит и знал и не знал, куда везут его поскрипывающие сани. Вспомнив одинокую сахароварню, когда показались выдыхавшая искры труба и малиновое оконце, он испытал легкий наплыв разочарования. Казалось, что он обманулся в приметах, суливших иную встречу. Но некогда было прислушиваться к себе. Как и там, в лесу, его и здесь подгоняла работа, увлекая на новый памятный след. Сняв запотевшие очки, Смит близоруко сощурился на свету, жадно вдыхая бередящие запахи. И стали предвестьями встречи жар печи и ее раскаленный зев, сводящий с ума дух клокочущего сиропа и пар, оседающий на заледеневшем стекле. Время сгущалось, как терявший живую влагу сироп.

Гудящее жерло печи, прикрытое раскаленной заслонкой, превратилось вневременно, как во сне, в камин, где рушились прогоревшие угли. На коврике, уткнув ласковую морду в вытянутые лапы, чутко дремала старушка Сэнди. Он долго смотрел на собаку, приоткрывшую преданный глаз, не догадываясь обернуться, а когда все же повернул голову, то не испытал потрясения, найдя всех в сборе.

Наверное, сознавал тайно, что такого просто не может быть. Однако они сидели все вместе, как это бывает на снимке, положив руки на стол: отец в старой фуфайке, мама в халатике и Лиен в золотистом своем аозае с маленькой Биверли на руках. Щечки девочки были помечены диатезом, а глаза, переполненные недетской печалью, не мигая следили за мерцанием углей.

Смит не помнил, как оказался за столом, как коснулся чутким пальцем желтых пятен на маминой похудевшей руке. Ловя хоть проблеск узнавания в непроницаемой глуби зрачков, он наклонился к отцу, и тот ответил ему слабой улыбкой.

— Где же ты был так долго? — с тихим упреком спросила мама.

И в самом деле, где же он был? Страдая от тягостного недоумения, Смит не мог припомнить ни прожитых лет, ни отдельных событий. Он не знал, зачем вообще понадобилась эта трагическая разлука, не понимал, как мог жить вдалеке от родных, терзаясь неизвестностью, живы они или нет. В той непредставимой теперь дали он как будто догадывался, что остался совсем один, но точно не знал об этом, хоть и стремился узнать, кто и когда умер. Впрочем, нет, временами он подозревал, что обманулся в предчувствиях, что кого-то еще можно спасти, и, плача, рвался на помощь сквозь сны.

— Мы так ждали, а ты все не шел, — не повернув воскового лица, произнес отчужденно отец.

— Да, очень ждали, — скорбно кивнув, подтвердила Лиен.

— Думали уже, что ты нас не застанешь… — Мама медленно убрала руку.

«Разве вы собрались уезжать?» — хотел спросить Смит, но грудь как цементной коркой схватило, не продохнуть.

И все же до них дошли его недоумение и обида, потому что отец удрученно кивнул, а мама, всхлипнув, поднесла смятый в комочек платок к уголку глаза. Ее лицо неуловимо переменилось, и Смит, ища опору, принудил себя вспомнить фотографию, которую носил с собой. Произошла невидимая коррекция, сморщившая пространство, и все восстановилось.

— Ты мог не застать нас, — подтвердила тайные опасения мама, обретя узнаваемые черты, и неслышно добавила: — Совсем.

— Мы даже начали забывать тебя, — с присущей ей прямотой призналась Лиен.

— И ты тоже стала забывать, детка? — рванулось из окаменевших глубин.

— Я сперва позабыла, папа, — шевеля припухшими, насквозь просвечивающими пальчиками, потянулась к нему дочь. — А теперь вспомнила.

Смит догадывался, что необходимо совершить невероятное усилие и дать выход отчаянию, не позволявшему ни говорить, ни дышать. И только он начал прозревать, как это сделать, откуда-то взметнулся, раздув припорошенные пеплом угли, леденящий ветер.