Мир приключений, 1987 (№30)

— Ну… я… чтоб офицер не увидел. Подумает — бегу доносить…

— А ты разве не доносить?

— Не-а… Только в лавочку за табачком.

— А кто курит? Ты — нет. Мария Станиславовна?

— Ну, офицер же.

— И ты по секрету от него бегаешь ему же за табачком?

Гарбузенко постукал себя по животу костяшками пальцев: звук был такой, будто он стучит в дверь.

— Что у вас там?

— Гроб с музыкой, — распахнув бушлат, Гарбузенко показал маузер в деревянной кобуре. — Ну! Будем говорить… или слухать музыку?

— В город шел, в этот… красный ревком.

— Ну я — ревком. Слухаю вас.

Гриша даже не удивился. Наоборот, только теперь все стало на свои места. Значит, человек, с которым он плыл на “Джалите”, действительно не был греком Михалокопулосом, это был болгарский коммунист Райко Христов, и запонки с якорьками, которые он перед смертью успел передать Грише, послужили паролем для Гарбузенко, который тоже не контрабандист, не налетчик, а возглавляет здешний подпольный ревком.

Гриша затарахтел, как пулемет:

— Коля доведался, что офицеры тут прячут продукты, а докторша брякнула Дубцову. Они их убьют. И пацана и докторшу!

Гарбузенко посмотрел на Гришу так, как будто перед ним был несмышленыш, который опрокинул банку с вареньем и прилип к табуретке.

— А для чего я тут сижу? По-твоему, я к этому забору приставлен, чтоб его подпирать? (Гриша не знал, что на это ответить.) Ну чего глазами блымаешь? Никто никого не убьет. Стрелять в санатории запрещено строжайшим образом. Там же дети!

Гарбузенко сложил табуреточкой руки, чтобы подсадить Гришу обратно на забор. Но Гриша не спешил ею воспользоваться:

— Обратно я не пойду. Меня докторша выгнала…

— Я тебе не пойду! И что значит — выгнала? А кто будет пацанву кормить? Наши товарищи говорят — невозможно улежать в секрете, так смачно пахнет от твоей кухни.

Грише понравился такой разговор.

“Теперь или никогда”, — подумал он и начал издалека:

— Господин!.. Пардон, сорвалось… товарищ Гарбузенко! Если вы правда ревком…

Гарбузенко положил руку на маузер:

— Вам предъявлен мандат.

— Еще раз пардон! Просьба к вам, извините, конечно, за нахальство. Дело в том, что у меня там в заграницах, за неимением другой работы, талант открылся до коммерции.

— У нас за такие таланты показывают небо в клеточку.

— Жаль. Тут как-то… ну, родным, что ли, пахнет. Даже от вашего маузера, товарищ Гарбузенко, теплом тянет, как от печки в деревне. А там… там даже коммерция не по мне, скучная какая-то, все под себя гребут. Здесь я хоть пацанят накормил супчиком, а там что? Сам нажрался — и на бок?

— Короче! Чего ты хочешь?

— Можно, я останусь сестрой-хозяйкой?

— Да хоть тетей, — согласился Гарбузенко и вновь подставил Грише скамеечку из рук. — Лезь домой и сиди там тихо, не рыпайся — вот и вся резолюция.

ПОЯВЛЕНИЕ НОВЫХ ЛИЦ

У крыльца санатория остановилась пролетка. Лошадьми правил красноармеец в остроконечном шлеме. С пролетки сошел человек в длинной кавалерийской шинели с “разговорами” — нашивками малинового сукна поперек груди — и в фуражке с красной звездой. На тонком ремешке, переброшенном через плечо, висела кобура с наганом. Взбежав на крыльцо, приезжий снял фуражку, и на плечи шинели хлынула волна блестящих черных волос. Военный оказался женщиной.

Дети, окружив пролетку, смотрели, как красноармеец-повозочный оглаживает разгоряченных лошадей.

— Ведерко будет? — спросил он ребятишек. — Коней напоить.

— Будет, если сестра-хозяйка разрешит, — сказала Олюня.

— А что, вредная тетка? — спросил красноармеец.

Все засмеялись. Олюня побежала за ведром, остальные, как по команде, повернулись к веранде. С крыльца спускалась Мария Станиславовна в сопровождении приехавшей “комиссарши”, как ее окрестили все.

— Я вас не понимаю, гражданка Забродская, — говорила она Марии Станиславовне, — отказываюсь понимать. Я представитель продовольственного и медицинского отдела Крымревкома. Надеюсь, у вас не вызывает сомнений мой мандат? Вот… “выдан товарищ Тихомировой…”

— Зачем мне мандат? Я вам верю. Но сейчас не так-то просто поднять истории болезни. Я всю регистратуру спрятала под старой рухлядью. Контрразведка интересовалась.

— То была белая контрразведка. Они не собирались кормить ваших больных. А мы для снабжения санатория продовольствием должны определить, сколько детей здесь будет завтра.

— Надеюсь, столько, сколько сегодня.

— Это решать будем мы.

У Марии Станиславовны задрожали губы.

— Подождите, — сказала она, — я попробую отыскать истории болезни.

Она вернулась в дом, а к Тихомировой подошел Сережа — основательный десятилетний человек:

— У вас звезда настоящая?

— А какая же?

— И у меня такая. Батяня подарил. А они говорят, не настоящая.

Тихомирова надела ему на голову свою фуражку:

— Герой!

Фуражка накрыла героя до подбородка. Вокруг захохотали.

Сережа сбросил фуражку. Она упала. Тихомирова подняла, отряхнула и пошла по парку, разглядывая клумбы, статуи, вазы на постаментах…

Тем временем Мария добралась до винтовой лестницы, ведущей в мезонин. Именно там, под полом мезонина, была спрятана ее канцелярия…