Мир приключений, 1990 (№33)

— А кто предусмотрит? Кому надо? Для плана невыгодно! Тут над одной карточкой прокряхтишь иной раз целый рабочий день. Чтобы все это из кусочков собрать, реставрировать, переснять, увеличить, подретушировать, мне приходится целую банду кормить халтурщиков.

Кира выбежала из душной будки. Разговор ее мало интересовал, куда больше — петух с нахальным глазом, поглядывающим из кошелки…

Женщины терпеливо ждали, лузгая семечки.

— Мужнина карточка еще с довойны висит, — сказала одна из них, в плюшевой жакетке (впрочем, они все были в плюшевых жакетках). — С дитями хуже: те года, что на фронт побрали, и вырасти не поспели, не то что сняться.

Участковый вышел из павильона с большим черным конвертом.

— Вот эти ваши фотокарточки, — объявил он женщинам, — придется пока изъять под расписку. До разбирательства.

— А портреты?

— Делать портреты он не имеет права. — Отец достал из сумки исписанный листок. — Вот я составил акт. Распишитесь.

Женщины не сдвинулись с места.

— Сынок, — сказала одна из них после томительной паузы, — тебя, случаем, не кошка родила?

Эту фразу Кира помнит до сих пор, как только что сказанную. Что дальше было — вообще уплыло из памяти. А было так: отец вернулся в павильон. Не глядя на Васю, протянул ему конверт с фотографиями:

— Пойми, ты меня ставишь в неудобное положение.

Вася прижал конверт к груди:

— Все! Это последние! Больше никогда! Ничего! Никому!

АЭРОПОРТ ДОМОДЕДОВО. 18 час 15 мин

— А если за эти фигли-мигли человека убили?

Вася прислушался к чемоданчику, будто там тикал взрывной механизм, но из рук не выпустил.

— По-твоему, я не знаю, за что загребли Долгова? Сбывал неучтенную продукцию.

— На очень крупные суммы.

— Тем более? Чтобы Долгов из-за каких-то двухсот тысяч…

— Я сказала “за”, а не “из-за”. За убийство шофера автофургона, который чуть было не помешал краже контейнеров с фотоматериалами, импортируемыми из-за границы, и за другие преступления Долгов обещал кое-кому двести тысяч чеками, которые у вас в чемоданчике. В Хабаровске видели, как жена Долгова передавала вам чемоданчик.

— Ну, спасибо, Кирюшенька! Спасибо, доченька! — Вася даже встал с диванчика и прошелся. — Значит, Долгов, по-твоему, не мог убить человека, а дядя Вася мог?!

— Я этого не сказала.

— Подождешь, пока суд скажет? Это мы знаем. Да между мной и Долговым, если хочешь знать, вообще ничего общего!

— Положим, этого я тоже не могу сказать. — Кира достала из сумочки фотографию. — Узнаете?

— Ну, я.

— Этот человек фигурирует в деле под кличкой Фотограф.

— Мало ли у Долгова было фотографов?

— Но ведь и вы в их числе. Разве не без вашей помощи фирма “Долгов и приятели” хапнула около миллиона через киоски Союзпечати? Разве не вы, дядя Вася, помогли им наладить серийный выпуск цветных фотооткрыток с ликами киноартистов и звезд эстрады? Это уже далеко не то, что вы делали раньше. Тут на вас работали государственные предприятия и торговая сеть, в дело шли государственные материалы… ворованные, кстати сказать.

Ответ был неожиданным и по форме, и по существу:

— Что-то я проголодался.

Они перешли в буфет. Здесь, терзая вилкой сосиску на бумажной тарелочке, дядя Вася повторил свой главный тезис:

— Между мной и Долговым нет ничего общего: Долгов — делец, а я — художник… — Вася выскреб из баночки остатки окаменевшей горчицы. — Ну, может, и не художник. Но для меня артисты, художники, поэты, короче, люди, которые, кроме денег, делают еще что-то такое, чем нельзя горшки накрывать, — это все тонкий помол, высший сорт, экстра! Себя я не осмеливался даже равнять с ними. Я себя считал так… ремесленником. Пока как-то само собой не поменялось отношение к фотографии. Выставки даже стали организовывать фотохудожников. Но ты же знаешь наши дела: хочешь быть фотохудожником — хоти. Все хотят. А Долгов и ему подобные хотя и не художники, но… умы эпохи! Долгов, Кирюшенька, объединяет личное с общественным: в рамках общественного производства развязывает частную инициативу. Долгову ремесленники ни к чему, потому что он из художественной продукции гонит вал. И вот представь себе дядю Васю, который в свободное от работы время, как доктор Фауст — одиночка, трудится в своей фотолаборатории от души и для души, за бесплатно, как вдруг является Мефистофель и предлагает за душу Фауста приличные деньги…

— Государственные.

— Никаких других вы мне не давали заработать.

Буфетчик, собирая со столиков бутылки, прошел мимо. Киру, он, видимо, не забыл: глядя на Васю, понимающе ухмыльнулся. Кира подождала, пока он пройдет, и перегнулась через столик к собеседнику:

— Это вы-то, дядя Вася, настолько не от мира сего, что не понимали, в какой оказались компании?

— Я сказал: я только художник. А от мира или не от мира — это, знаете ли, не в компетенции Министерства внутренних дел.

Вася прошелся по столикам, в одной из вазочек отыскал салфетку, вытер рот.

— Вот уж не ожидал, что из тебя выйдет милиционер. Кирилл думал — получится художник. Он сам был художником.

— Отец никогда не был художником.