Мир против нас

Они действительно на меня насели, да так, что, казалось, их бесконечным расспросам об одном и том же не будет конца. В своих показаниях я строго придерживалась версии, рожденной в продолжительных спорах с Максом и Глебом, согласно которой выходило, будто неизвестные недоброжелатели дядюшки похитили меня с целью узнать, где покойник хранил свои несметные богатства. Версия так себе, но в ее пользу говорил зарегистрированный телефонный звонок из моего особняка, тот самый, в котором я сообщала о нападении после визита Тома. Пожар в особняке также косвенно подтверждал наличие этих самых злоумышленников. На резонный вопрос о том, как мне удалось выбраться из лап похитителей, я спокойно ответила, что сбежала во время суматохи, устроенной неизвестными в загородном доме, куда привезли нас с Глебом люди Тома. Разумеется, про Глеба в моих показаниях не было сказано ни единого слова. Про Тома – тоже, однако Хаос отметил, что следователи рано или поздно должны связать два и два и выйти прямиком на Костю. И сразу же поумерить свой пыл. Примерно на этом этапе дело перешло бы в обычный глухарь и упокоилось на дальних полках архива среди таких же безнадежных висяков.

Таким образом, все действующие лица этой истории плавно приходят к выигрышу, я получаю дядюшкино наследство, после чего мы с Глебом дружно заводим чистый лист в своей общей биографии и растворяемся на просторах бескрайней Родины.

Таков был наш план еще несколько часов назад…

– Душняк, – вымученно произнес Хаос, выпуская мою руку и вновь откидываясь на спину. – Это какая-то безнадега, все начинается по новой, как паршивый замкнутый круг, из которого нет выхода. Снова и снова. Даже если хочешь выпутаться, рано или поздно тебя вновь засосет в это дерьмо, – он выдержал непродолжительную паузу. – Вот что я теперь должен делать: искать эту паршивую суку и ее кобеля, кишки им на пару выпустить, а может, в знак старой дружбы просто пальчиком погрозить и взять обещание больше так не делать?

Я села, подогнув под себя ногу, слегка проводя ладонью по его волосам.

– Если тебе нужно мое мнение, не делай ничего, пока точно не узнаешь, что произошло с Максом. Возможно, насчет Тома – это только твои догадки, и на самом деле все совершенно по-другому?

Он выпрямился следом за мной, придвинулся ближе и настойчиво развернул к себе за руку.

– Нет, – проговорил, глядя мне в глаза. – Я уверен, что тут не обошлось без этого ублюдка. Макс до последнего не хотел мириться с тем, что Ритка нас кинула. Не удивлюсь, если он пытался как-то ее образумить, исправить все, не вовлекая в это меня. Понимаешь, он был уверен, что Ритка никогда в жизни не перешагнет через своего друга.

– Он выглядел очень расстроенным, – вынуждена была согласиться я, вспомнив поведение Щёлокова за последние пару дней. Нет, он не бросался предметами в пылу гнева, не жаловался на превратности судьбы, шутил даже, когда Глеб приставал к нему с какими-то глубокомысленными разговорами, торчал в своих обожаемых программах, подкалывал меня относительно моего блеклого внешнего вида… И тем не менее, то, что его что-то неумолимо гложет изнутри, очень бросалось в глаза.

– Я должен был просечь, что с ним творится какая-то лажа, – поморщившись, сказал Глеб, притянув меня за плечи к своей груди. – В трудные моменты он всегда был рядом со мной, а я…

– Ты не мог знать, – перебила, обернувшись к нему. – Он взрослый мальчик, а ты ему не нянька, Глеб.

– Я за него в ответе, – отрубил он, едва заметно качнув головой. – Всегда так было. Он рассказывал мне обо всех головняках, если таковые случались, а я брал их все на себя и разруливал. Потому что это было правильно, у каждого из нас имелись свои роли, и моя заключалась как раз в том, чтобы ничего подобного не произошло ни с Максом, ни с… – Глеб резко оборвал фразу, теснее обвив руками мое тело. – Теперь это и тебя касается. Твои дела – мои дела. Ты же понимаешь, что это значит?

Я ничего не ответила, накрыла своими ладонями его руки, закутываясь, как в кокон, в его теплые объятия. Мне в самом деле хотелось раскрыться перед Глебом, набраться смелости и однажды рассказать ему все без утайки, о том, что было со мной до нашей судьбоносной встречи. Но страх, леденящий, панический страх подкатывал к горлу липким комом каждый раз, когда я готовилась раскрыть рот для длинной путаной речи. Страх, что Глеб не поймет, покрутит у виска пальцем и сдаст меня в соответствующее учреждение, проклянет, как невменяемое чудовище, отвернется, уйдет…

Страх пополам с затаенным ожиданием терзали мою грешную душу изнутри все время, с той самой ночи, когда он нашел письмо чокнутого Павла, прочитал дышащие ненавистью строки и, несомненно, понял их по-своему. Он больше не касался этой темы, по-видимому, ждал, когда я сама буду готова рассказать о себе и своем прошлом, но я молчала; страх блокировал голосовые связки.