Мир разделился на светлый и темный

Чувствительные люди, с юных лет привыкшие к преобладанию духовных интересов, переносили лагерную ситуацию, конечно, крайне болезненно, но в духовном смысле она действовала на них менее деструктивно, даже при их мягком характере, потому что: им-то и было более доступно возвращение из этой ужасной реальности в мир духовной свободы и внутреннего богатства. Именно этим и только этим можно объяснить тот факт, что люди хрупкого сложения подчас лучше противостояли лагерной действительности, чем внешне сильные и крепкие.

…Все кругом серо: серое небо, серый в слабом предутреннем свете снег, серые отрепья на стоящих рядом товарищах… И ты снова ведешь свой мысленный диалог с любимым человеком, снова посылаешь свои жалобы небесам, снова, в тысячный раз, ищешь ответа на вопрос о смысле твоего страдания, твоей жертвы, твоего медленного умирания… Но вот, в каком-то последнем порыве, все в тебе восстает против безнадежности смерти, и ты чувствуешь, как твой дух прорывается сквозь этот серый туман, сквозь безнадежность и бессмысленность, и на твой вопрос – есть ли смысл? – откуда-то звучит твердое, ликующее «да!».

Счастье – это когда худшее обошло стороной?..

Мы были благодарны судьбе уже за малейшее облегчение, за то, что какая-то новая неприятность могла случиться, но не случилась… И пусть таких было немного, их пример подтверждает, что в концлагере можно отнять у человека все, кроме последнего – человеческой свободы, свободы отнестись к обстоятельствам или так, или иначе. И это – «так или иначе» у нас было. И каждый день, каждый час в лагере давал тысячу возможностей осуществить этот выбор: отречься, или не отречься от того самого сокровенного, что окружающая действительность грозила отнять, – от внутренней свободы. А отречься от свободы и достоинства – значило превратиться в объект воздействия внешних условий, позволить им вылепить из тебя «типичного» лагерника.

Нет, опыт подтверждает, что душевные реакции не были всего лишь закономерным отпечатком телесных, душевных и социальных условий: дефицита калорий, недосыпа и различных психологических комплексов. В конечном счете выясняется: то, что происходит внутри человека, то, что лагерь из него якобы «делает», – результат внутреннего решения самого человека. В принципе, от каждого человека зависит: что произойдет в лагере с ним, с его духовной, внутренней сутью, – превратится ли он в «типичного» лагерника, или остается и здесь человеком, сохранит свое человеческое достоинство даже под давлением таких страшных обстоятельств.

Достоевский как-то сказал: «Я боюсь только одного – оказаться недостойным моих мучений». Эти слова вспоминаешь, думая о тех мучениках, чье поведение в лагере, чье страдание и сама смерть стали свидетельством возможности до конца сохранить последнее – внутреннюю свободу. Они могли бы вполне сказать, что оказались «достойны своих мучений». Они явили свидетельство того, что в страдании заключен подвиг, внутренняя сила…

Духовная свобода человека, которую у него нельзя отнять до последнего вздоха, дает ему возможность до последнего же вздоха наполнять свою жизнь смыслом. Ведь смысл имеет не только деятельная жизнь, – дающая человеку возможность реализации ценностей творчества, и не только жизнь, полная переживаний, – жизнь, дающая возможность реализовать себя в переживании прекрасного, в наслаждении искусством, или природой… Может сохранять свой смысл и жизнь, как это было в концлагере, которая, не оставляя шанса для реализации ценностей в творчестве или переживании, оставляет последнюю возможность наполнить жизнь смыслом – занять активную личностную позицию по отношению даже к форме крайне принудительного ограничения бытия, – когда созидательная жизнь, как и жизнь чувственная, закрыта…

Но этим еще не все исчерпано. Если жизнь вообще имеет смысл, то имеет смысл и страдание. Страдание является частью жизни, точно так же, как судьба и смерть. Страдание и смерть придают бытию цельность…

Для большинства заключенных главным был вопрос: переживу я лагерь или нет? Если нет, то все страдания не имеют смысла. Меня же неотступно преследовало другое: имеет ли смысл само это страдание, эта смерть, постоянно витающая над нами? Ибо если нет, то нет и смысла вообще выживать в лагере. Если весь смысл жизни в том, сохранит ее человек или нет, если он всецело зависит от милости случая, – такая жизнь, в сущности, и не стоит того, чтобы жить(?).