Мир реки. Книги 1-6

Он вспомнил, как ему вдалбливали, что благородные римляне были отчасти звери, и это подтверждают их игры на арене. Может быть. Может быть, и он — зверь, раз уж он так жаждет драки — но все-таки ведь это потеха, и никто по-настоящему не пострадал. Он утратил Новый Рим, но вот он здесь, целый и невредимый.

Вот уж впрямь Вальгалла. Он бился и пал одной потехи ради, и встал опять. И ему захотелось того же самого по новой.

— Так, — сказал он, поднявшись, — и чем у вас тут можно позабавиться?

Эстер М. Фриснер Легенды [67]

Владычица Колхиды прохаживалась вдоль восточной стены и обратно; ее серые глаза подмечали всякую мелочь в войсках, толпившихся на прибрежной равнине внизу. Она сложила руки под тяжелым плащом и поглаживала медные змейки браслетов, перевивавшиеся над самыми ее локтями. Прикосновение их глаз-самоцветов к кончикам пальцев необычайно успокаивало. Каждая грань, каждая кристаллическая связь, взятая у камня, добавляла блеска гранату ногтей, но ничего не убавляла и не могла убавить.

«Я камень и змея, — думала она. — Я Река и невидимое море».

— Владычица? — знакомый низкий голос, давно удостоившийся тайного презрения, пробудил ее от блужданий в дебрях философии. Она развернулась лицом к огромному воину. Плащ, его дар, помешал ей двигаться по-настоящему, порхая, он повис на ней и потянул назад, как когда-то, прежде, крохотные ручки, вцепившиеся в одежду…

— От них явился посланец, Владычица, — сказал воин. Он был весь почтение. Вооруженные мужчины за его спиной, которые называли его Сид, то есть господин, никогда бы не сказали, сколь угодно откровенно, что Родриго Диас де Вивар был когда-либо менее, чем безгранично почтителен к Владычице Колхиды.

Она, знавшая скрытое лицо истины, хотела бы рассмеяться. Истина была далеко не забавна, однако в груди вздымалось столь жаркое чувство, что если бы она не рассмеялась, то разразилась бы огненными слезами.

— Посланец, — повторила она. — Они настолько мне доверяют? — Ее губа выгнулась. — Они не боятся, что я поступлю с их человеком, как с ними, или с той фиванской сукой или с моим братцем?

Родриго был чужд иронии. По правде говоря, он как раз этим и гордился: честный прямой рубака, выше скользких влияний придворных, которые отроду не брались за меч и не проливали доброй жаркой крови. И все-таки, для Владычицы сказать ему правду — а именно, что он заносится почище их, столь презираемых им за дерзкую заносчивость, означало бы навлечь простую, откровенную здоровую трепку.

И вот он бесхитростно пожал плечами и объявил:

— Их посланец — женщина.

Владычица Колхиды не смогла удержаться от того, чтобы на лицо ее не хлынуло удивление. Ее раскосые глаза широко распахнулись, тщательно выщипанные и подведенные брови взлетели.

— Они прислали ко мне одну из их шлюх? Я верну ее им по кусочкам.

Родриго покачал тяжелой головой. Ей вспомнились охотничьи псы ее отца: широкогрудые, косматые, безжалостные.

— Сомневаюсь, что это — образчик их лагерных шлюх. Сама увидишь. Я приказал ей ждать тебя в большом зале.

Владычица Колхиды наклонила голову, давая понять, что все выслушала. Темные, как виноград, локоны прошуршали по ее щекам, вызвав трепетание плоти. Как долго она не знала по-настоящему нежной ласки? Лапы Родриго были суровыми и тяжелыми, как и все в нем. Для него, почти все время находившегося на поле битвы на этой его последней службе, время было слишком ценно, чтобы тратить его на всякие предварительные затеи на ложе любви. Когда она оставила его, идя в зал к этому странному посланцу, ей почудилось, будто она слышит, как неистовый ветер доносит до ее ушей слова Родриго: «Я рыцарь из Кастальи. И жить для меня — служить».

«Как бык служил корове», — подумала она. — «Прыг — за дело — утолил — ушел».

И вспомнились другие руки — те, что извлекали дрожь золотых звуков из натянутых струн ее тела, тех, что задерживались, тех, что вели к встрече с другими нежными губами, которые не прекращали сладостного поиска, пока она не слышала, что ее собственный голос умоляет дать ей умереть — умереть сейчас, настолько погруженной в наслаждение, что она ныне больше не Владычица Колхов, но рабыня губ, рук и…

Предательские руки. Изменнические губы. Ее собственное тело обернулось изменником, служа этим губам, этим его рукам. Ее тело, в свой черед, предало ее разум, ее сердце — самую ее душу, пока он не пересоздал ее в образе своих собственных нескончаемых измен.

Ясон, мой Иуда.

Владычица улыбнулась своему кастильскому рыцарю Родриго, охранявшему ее мысли. Если бы он смог их прочесть, опять отлупил бы ее.

Как-то раз, не так уж давно, она оказалась достаточно дурой, чтобы высказать свои мысли начистоту этому грубому лицом и повадкой кастильцу. В ее словах содержался насмешливый намек на богиню-девственницу, которую он почитал. Ее не показалось, что это дурно. Смертные не могут умалить славу богов, так отчего не отозваться о них шутя иной раз? Он не стерпел. После того случая она постаралась досконально изучить имена всего богов, которым поклонялся Родриго, чтобы ее никогда больше не подвел острый язычок.