Мир Реки: Магический лабиринт

— Возможно, у них есть рудиментарные ватаны с низким уровнем самосознания. Никто ведь не доказал, что у обезьян нет своего языка или самосознания. Сам ватан, без тела, самосознания развить не может. Если у человека не развит мозг, то и ватан будет недоразвитый — а следовательно, способный достичь лишь самого низкого этического уровня.

— Э нет! — сказал Фрайгейт. — Ты путаешь интеллект с моралью. Мы оба знали слишком много людей с высоким умственным развитием и низким этическим, да и наоборот, чтобы поверить, что высокий интеллектуальный коэффициент обеспечивает столь же высокий моральный уровень.

— Да, но ты забываешь о воле.

Они пришли к следующей площадке, и Бёртон осмотрел шахту.

— Все то же самое.

Отряд двинулся дальше, и Бёртон вернулся к своей роли Сократа.

— Итак, воля. Мы должны признать, что полной свободой она не обладает. На нее влияют внешние события — внешняя среда, а также внутренняя жизнь тела — внутренняя среда. Физические и душевные повреждения, болезни, химические процессы и прочее — все это влияет на волю человека. Маньяк был бы хорошим человеком, если бы болезнь или травма не сделали из него мучителя и убийцу. Психологические или химические факторы приводят к расщеплению личности, создают моральных калек и уродов.

Ватан, я полагаю, столь тесно связан с телом, что отражает все его умственные перемены. У идиота или слабоумного и ватан идиотский или слабоумный.

Вот почему этики воскресили идиотов и слабоумных где-то в другом месте — если наши рассуждения верны, — где их можно лечить без помех. Медицина этиков позволяет полностью развить недоразвитый мозг. И ватаны этих больных тоже становятся высокоразвитыми, в полной мере способными выбирать между добром и злом.

— И получают возможность стать суперватанами и воссоединиться с Богом, — добавил Нур. — Я внимательно слушал тебя, Бёртон. И не согласен с многим. Прежде всего с тем, что Бог не заботится о своих душах. Бог не дал бы им блуждать без смысла и цели. Бог дал бы им всем приют.

— Возможно, Бог — если он есть — действительно о них не заботится, — сказал Бёртон. — Никаких свидетельств обратному нет. Как бы там ни было, я не согласен, что человек без ватана не обладает свободой воли — то есть лишен способности выбирать между моральными альтернативами. Он не способен превозмочь требования тела, окружающей среды или личные склонности. Он не способен сам себя поднять за волосы. Только ватан обладает свободой воли и самосознанием. Но я признаю, что выражать он их может лишь через посредство тела. И признаю, что ватан тесно взаимодействует с телом и подвержен его влиянию. Ватан должен иметь личностные свойства, но большую их часть он черпает от тела.

— Прекрасно, — сказал Фрайгейт. — А не пришли ли мы опять к тому, с чего начинали? Мы так и не сумели провести четкую грань между ватаном и телом. Если ватан поставляет самосознание и свободу воли, он все же зависит от тела в части характера, генетических свойств и нервной системы. Он, так сказать, поглощает эти качества или делает с них фотоснимки. Значит, в определенном смысле ватан лишь копия, а не оригинал.

Когда тело умирает, оно расстается с жизнью бесповоротно. Ватан покидает его, что бы это ни означало, унося с собой копии эмоций и мыслей — все, что составляет личность. Он проявляет свободу воли и самосознание, если его присоединяют к телу-дубликату. Но личность получается несколько иной.

— Он только что доказал, — сказала Афра Бен, — что души нет — в том смысле, как это всегда понимали. А если и есть, то так — мелочь, никакого отношения к бессмертию человека не имеющая.

Тай-Пен заговорил впервые с тех пор, как Бёртон поднял эту тему.

— А я сказал бы, что ватан — это главное. Из всего, что есть в человеке, только он и бессмертен, только его этики и могут сохранить. Он — то же самое, что шансеры называют «ка».

— Что ж это тогда за половинчатость такая? — вскричал Фрайгейт. — Ватан — только часть меня, умершего на Земле существа! Я не могу быть воскрешен, пока не воскресят мое тело!

— Это та твоя часть, которая принадлежит Богу и которую он возьмет к себе, — сказал Нур.

— Да кому это надо? Я хочу быть собой — цельным, полноценным существом!

— Ты достигнешь блаженства, слившись с Богом.

— Ну и что? Собой-то ведь я уже не буду!

— Но и на Земле в тридцать лет ты был не таким, как в пятьдесят. Все твое существо ежесекундно подвергалось и подвергается переменам. Атомы, из которых состоит твое тело при рождении, — не те, из которых оно состоит в восемь лет. Их заменяют другие атомы — так же будет и в сорок лет, и в пятьдесят.

Твое тело меняется, а с ним и мысли, и запас воспоминаний, и верования, и взгляды, и реакции. Ты никогда не был одним и тем же.

Когда же — если ты, творение, — вернешься к Творцу, ты тоже подвергнешься перемене. Уже последней перед тем, как стать неизменным. Он неизменен, ибо ему нет нужды меняться. Он совершенен.