Мир Реки: Темные замыслы

— Слишком многое поставлено на карту, чтобы разыгрывать из себя гордого монарха, ваше величество! Своим упрямством вы сыграете им на руку! Они что-то задумали — можете в этом не сомневаться. Поэтому проявите выдержку и попросите прощения.

Иоанн оскорбленно фыркнул и вскричал:

— Вы хотите, чтобы я извинился перед этим дикарем? Перед этой собакой-язычником?

Сэм возмущенно взмахнул сигарой:

— Как вы не можете понять своей тупой плантагенетовской башкой, что мы больше не делимся на королей и затравленную чернь? Мы все теперь дикари! Или короли, если вам так угодно.

Не говоря ни слова, Иоанн поднялся и вышел из тронного зала. Абдулла еще раз взглянул на Фаербрасса, и тот едва заметно кивнул. Рослый негр усмехнулся, нарочито медленно отодвинул свое кресло и зашагал к двери.

— Итак, синьоро Фаербрасс, что дальше? — спросил Сэм. — Ваши люди отправятся домой?

Советник Хакинга покачал головой:

— Нет, я не сторонник поспешных решений. Тем не менее переговоры придется отложить до тех пор, пока Иоанн Безземельный не принесет извинений всем членам нашей делегации. Вам, очевидно, понадобится время, чтобы уладить этот вопрос. Я готов подождать до завтрашнего утра.

Фаербрасс встал, собираясь уйти.

— Я поговорю с Иоанном, — сказал Сэм, — но он упрям, как миссурийский мул.

— Я боюсь, что мы можем расстаться врагами, — ответил посол. — И только из-за того, что один человек не мог удержаться от оскорблений. Мне не хотелось бы прерывать нашу торговлю, так как это будет означать крушение всех ваших планов с пароходом.

— Поймите меня правильно, синьоро Фаербрасс, — сказал Сэм. — Мои слова не угроза, а предупреждение. Мы не остановимся ни перед чем. Нам нужен этот алюминий! И если вы не отдадите его по-хорошему, мы пойдем на вас войной и силой возьмем все, что пожелаем.

— Я вас понял, — ответил Фаербрасс. — Но вы зря считаете Хакинга властолюбивым интриганом. Он мечтает только об одном — построить мощное и хорошо укрепленное государство. Он хочет, чтобы граждане нашей страны наслаждались жизнью в среде единомышленников и собратьев по духу. Другими словами, Хакинг хочет создать страну для черных.

— Да уж… — пробормотал Сэм.

Молчание затянулось, и Фаербрасс направился к выходу.

— Одну минуту, — окликнул его Клеменс. — Скажите, а вы читали «Гекльберри Финна»?

Фаербрасс обернулся:

— Конечно. Когда я был ребенком, она мне очень нравилась. И я получил огромное наслаждение, перечитав ее однажды в студенческие годы. Как и каждое произведение, она имела свои недостатки, но это действительно хорошая и добрая книга.

— И как вы относились к тому, что Джима называли ниггером?

— Видите ли, я родился в тысяча девятьсот семьдесят пятом году на ферме близ Сиракьюс, штат Нью-Йорк. К тому времени многое изменилось. Ферма первоначально принадлежала моему прапрапрадеду, который, убежав из Джорджии в Канаду, отработал несколько лет на строительстве железных дорог, а затем, после Гражданской войны, вернулся в Америку. Лично меня не задевало то слово, которое вы использовали в своей книге. Я знал, что в ту эпоху негров в открытую называли ниггерами и все считали это оскорбительное слово вполне приемлемым и обычным. Вы изображали людей и их речь такими, какими они были в действительности, но ваша книга привлекала меня своей этической основой — я имею в виду внутренний конфликт между гражданским долгом и чувствами Гека к Джиму, его победу над расовыми предрассудками того времени. В целом эта книга являлась обвинительным приговором рабскому и полуфеодальному обществу на Миссисипи — обществу суеверий и всех тех глупостей, которые существовали в тот период истории. Так отчего же мне на вас обижаться?

— А почему тогда…

— Вам не понравился выпад Абдуллы? Кстати, его настоящее имя — Джордж Роберт Ли. Он родился в тысяча девятьсот двадцать пятом году, а Хакинг, если помните, в тысяча девятьсот тридцать восьмом. В то время черные были ниггерами для многих белых — хотя и не для всех. Испив страданий и слез, негры решили обрести гражданские права с помощью насилия. Оно стало основой их мировоззрения и ответом на пренебрежительное отношение белых. Вы умерли в тысяча девятьсот десятом году, верно? Но вам, вероятно, рассказывали о том, что происходило дальше? Сэм кивнул.

— В это трудно поверить, — задумчиво произнес он. — Бунт против насилия! Нечто подобное происходило и при моей жизни. Но, на мой взгляд, апофеозом народного возмущения были, да и остались нью-йоркские демонстрации времен Гражданской войны. Что касается двадцатого века, то я не могу представить себе эту распущенность и свободу нравов.

Фаербрасс весело рассмеялся:

— Однако сейчас вы живете в обществе, которое с точки зрения девятнадцатого века является еще более свободным и распущенным. Тем не менее вы к нему привыкли.