Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

В Группе им было трудно это преодолеть. Доктор Маркс оказался таким же «сдвинутым» пациентом, как они. Это изумляло каждого, но близнецы Сер и Шона были так ошарашены, что предложили следить за каждым шагом вильсона. Они всюду следовали за ним, заглядывали ему в глаза, пытаясь раскрыть тайну при помощи неутомимой бдительности.

Блейк Мэддерс думал, что тут дело в наркоте, и порывался набить Марксу морду.

— Нет, он один из нас, — говорила Кил.

Так же, как и я, думала она.

Когда доктор Макс Маркс состарился, одним из его любимых развлечений стали воспоминания. Одной из любимых тем воспоминаний была Кил Беннинг. Он уважал ее за спасение своей жизни, не только в джунглях Пит Финитум, но и во время тех чудовищных дней, когда он пытался избежать нормального дома и вновь обрести нирвану.

Она распознавала все его уловки и разбивала их с помощью логики. Когда логики не хватало, она просто разделяла с ним печаль, боль, сомнения.

— Я была там, — говорила она.

Молодые вильсоны и активисты знали Кил Беннинг только как женщину, которая победила «Виртвану» и «МайндСлип», одолела могущественное лобби «Райт ту Файт», женщину, которая одержала убедительную победу в борьбе за права игроманов и бросила вызов распространенному заблуждению, согласно которому утонуть — это свободный выбор тонущего. Она стала героем, но, как и многие герои, новому поколению она казалась не вполне реальной.

— В то время я был охвачен страстью, — бывало, рассказывал доктор Маркс своим слушателям. — Я продолжал вынашивать планы ускользнуть и вновь повстречаться с Обезьянами и Ангелами. В то время — как, впрочем, и сейчас, — не составляло труда отыскать какую-нибудь воспламеняющую разум виртуальность. И мои мысли уносились в этом направлении.

Я думал: «Вот женщина, которая проходила реабилитацию шесть раз; едва ли она остановится на седьмом. Она пережила кое-что, о чем не хочется вспоминать, и, возможно, чувствует потребность в качественном забвении».

Но я увидел женщину, которая каждую минуту бодрствования работала над своим выздоровлением. И если она не занималась умственными, духовными или физическими тренировками, она помогала другим, всем нам, трясущимся, изголодавшимся по образам игроманам со съехавшей крышей.

Тогда я не думал: «Что, черт возьми, происходит?» Но я подумал об этом позже. Я подумал об этом, когда увидел в ее руках диплом врача.

И потом, когда она вернулась в университет и получила степень юриста, чтобы иметь возможность бороться с теми негодяями, которые запрещали ей заниматься реабилитационной практикой, я подумал об этом вновь. И я спросил ее об этом. Я спросил, что заставило ее так измениться.

Доктор Маркс делал паузу, пока кто-нибудь из слушателей не спросит: «И что она сказала?»

— Это поразило меня, — говорил и вновь замолкал в ожидании очередного вопроса.

И вопрос звучал.

— «Помогать людям» — так говорила она. Она поняла, что способна делать это, что у нее есть дар. Все эти списанные со счетов, безнадежные люди в доме в Слэше. Она поняла, что может им помочь.

Доктор Маркс увидел это тогда и видел каждый раз с тех пор, каждый раз, как она выступала на каком-нибудь марше протеста, на каких-нибудь слушаниях и где там еще. Он видел в ней то же, что в те их первые встречи: этот блеск в глазах, эта неизлечимая, неиссякаемая страсть.

— Люди, — говорила она. — Какой драйв!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Если вы приедете на конференцию по научной фантастике и фэнтези, вы услышите, как на заседаниях мы говорим о своих книгах. Возможно, вы бывали на таких заседаниях и говорили о своих книгах. Обычно это выглядит так: «Хотя в моих «Эльфах» из цикла «Азур Вортекс» можно найти много приемов традиционного фэнтези, они больше обязаны Достоевскому и Толстому, чем Толкиену. Я пытался найти резонирующую тематическую структуру, которая заставила бы читателя занять экзистенциальную позицию в отношении этой работы». Здесь будет уместным вставить еще какое-нибудь упоминание о Мелвилле.

Мы не плохие люди, просто мы жрецы заседаний. Мы, как и все художники, боремся с ужасом анонимности. Мы узнали, что на эту конференцию съедутся сотни профессиональных писателей, многие из которых написали пятьдесят книг, а то и больше, многие из этих книг имеют продолжения, а некоторые продолжения породили целую культуру вокруг работ автора. Фанаты распевают народные песни, придуманные автором, от души смеются над шутками, сказанными на эрзац-языке Азур Вортекс, и носят футболки с надписями, непонятными для непосвященных.

Имен некоторых авторов мы не знаем.

Это пугает. Сочинение романов, в конце концов, — это изобретенный нами способ говорить очень долго, не опасаясь, что нас перебьют. И вот теперь нас окружают все эти люди, которые написали все эти болтливые книги.

Пустите нас на заседание, дайте в руки нашу собственную книгу, и мы тут же попытаемся — возможно, неумело — заговорить об этой книге в самых возвышенных терминах. Мы — не писаки; мы не пытаемся производить однодневную продукцию для неразборчивой толпы. Мы создаем что-то немного более штучное.