Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

Опоздав на работу почти на час в то утро, он даже не потрудился объяснить задержку, но со временем стал замечать, что его взгляды на жизнь и искусство изменились. Поэзия осталась его первой большой любовью. Но, вернувшись из своего путешествия, он обрел новый язык — многогранную и часто мифологическую прозу.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я познакомился с Роджером на Сан-Коне в 1977 году. Позже он переехал в Нью-Мексико и стал моим другом, но дороги в Нью-Мексико длинны, и мы узнавали друг о друге больше по нашим работам. «Роза для Экклезиаста» и другие ранние рассказы — отточенные произведения искусства, свидетельствующие о блестящем воображении, полные поэзии и литературных аллюзий. Поздние романы, такие, как серия об Амбере, отличаются той же неподражаемой оригинальностью, поэтическим воображением, но при этом плавно текут в легком на первый взгляд стиле эпической баллады.

«История, которую Роджер так и не рассказал» — это рассказ, навеянный именно этой происшедшей с ним переменой, которая раскрыла вторую сторону гения Роджера. В наши дни никто не зарабатывает на жизнь, создавая потрясающие короткие рассказы. Романы гораздо более прибыльны. Возможно, эта перемена была продиктована коммерческой необходимостью, но рассказ представляет и другое, альтернативное объяснение.

Нина Кирики Хоффман НЕ СОВСЕМ МЕРТВЫЙ

«Остров мертвых» представил читателям мир, в котором богоподобные землеобразователи преобразуют планеты в соответствии с пожеланиями заказчика. В рассказе Нины Кирики Хоффман речь идет о привидениях и науке, а к процессу землеобразования прикладывает руку новый персонаж.

— Я знаю, что это звучит неправдоподобно, — сказал Крэнстон. Он некоторое время рассматривал дно своего стакана, а затем поднял на меня глаза из-под темных кустистых бровей. Он смахивал на человека, которому пошло бы курить трубку — обветренное лицо, прищуренные глаза.

— И весьма иронично, — сказал я. — Бьюсь об заклад, большинство людей, которых я знаю, отнеслись бы к этому так же. — Я поднял свой стакан в первый раз с тех пор, как он поставил его передо мной на стол. Он пристально следил за моими действиями. Я улыбнулся и сказал: — Что ж, объясни это.

— Уф, — выдохнул он, предварительно несколько раз открыв и закрыв рот. Теоретически призракам не дано поднимать вещи, в этом я был совершенно уверен. — Джейк, не хочу сказать, что я специалист по смерти. Я о ней не очень-то много знаю. Единственное, что мне известно, так это то, что я своими глазами видел, как тебя похоронили три дня назад, и теперь мне непонятно, какого черта ты здесь делаешь.

Я посмотрел на пейзаж, расстилающийся за окном квартиры Крэнстона, на зеленые солнечные лучи, ласкающие зеленовато-коричневый песок и зеленую реку, вспухшую от весенних дождей. Казалось, что лес на заднем плане нарисован черной тушью по влажной зеленой бумаге. На Эмери почва была зеленовато-серой, зеленовато-коричневой или зеленовато-красной, небо — зеленовато-синим, а вода могла похвастать всеми оттенками зеленого; растения же здесь произрастали красноватых тонов — от темно-пурпурного до сиреневого, хотя цветы встречались самых разнообразных оттенков.

Я был первым человеком, который умер на Эмери с тех пор, как мы основали тут колонию три года назад.

Вы можете подумать, что смерть здесь такая же, как и в других местах, однако, как выяснилось, это было не совсем так.

Я отпил из стакана. Вкус напитка изменился. Он стал ярче, богаче, со странными оттенками вкуса. Жидкость приятно пузырилась в горле.

— Уф, — опять выдохнул Крэнстон. — Джейк? Ты… ну, словом, ты ставил опыты на себе перед тем, как умереть?

Я рассматривал его, прищурив глаза. Моей работой была постепенная модернизация колонистов, так, чтобы их организмы лучше приспосабливались к условиям планеты. Вы берете планету, которая лучше всего подходит для колонистов, затем начинаете их обрабатывать. Добавляете в пищу молекулы местных веществ, кроите ДНК, которым предстоит налаживать межклеточное взаимодействие, и люди начинают постепенно меняться, как взрослеющие дети. Все это делается для того, чтобы они не испытали шока, увидев себя однажды утром в зеркале.

Сначала я, конечно, все испробовал на себе. Опыты на животных и компьютерное моделирование дают многое, но не все.

И потом, после того, как Ева ушла от меня к Рою, кому было какое дело до того, что со мной стало?

Впрочем, в колониях так не рассуждают. Крэнстон уже доказывал мне, что я был всем здесь небезразличен, потому что, хотя остальные и прошли частично ту подготовку, которую я прошел полностью, все же я был самым приспособленным организмом, сконструированным для колонии. Во мне нуждались, независимо от того, любили меня или нет.