Мир ротмистра Тоота

— Не знаю, — покачал головой Аттайр. — Возможно, стрельбы заранее обговаривались, и квадрат вероятного попадания объявлялся запретной зоной. А может, эти бочки летели аж до самой Островной империи. Да, без специалиста тут не обойтись.

Полковник грустно вздохнул. Совсем недавно он наивно предполагал, что знает обо всех известных в Метрополии, Хонти, Пандее и прилегающих территориях видах оружия. Сегодняшняя находка поставила его в тупик.

— Ладно, — он поискал глазами Дрыма. Мохнатый друг развалился у входа, высунув язык, с нескрываемым интересом глядя на Аттайра и других людей. — Все это безумно интересно, тем не менее, надо попасть в замок. Чем быстрее, тем лучше.

Не заставляя упрашивать, упырь поднялся с места и потрусил к одному из коридоров. Он остановился у приоткрытого распределительного щитка, мордой распахнул металлическую дверцу, поднял лапу…

— Не трогай! — закричал Аттайр. — Убьет!

Не послушав его, Дрым толкнул панель с автоматами, предохранителями, проводами, и та легко повернулась, открывая очередной ход. И снова был коридор и длинная лестница, идущая вверх. На одной из ступеней Тоот почувствовал, что металлическая плита словно немного просела под ногой. Еще десяток шагов вверх, раздалось тихое шипение, и словно занавес, открывающий ярко освещенную сцену в начале спектакля, глухая стена начала, поворачиваясь, отходить в сторону, представляя взору Аттайра огромное полотно, на котором храбрый предок отражал натиск коварных врагов, штурмующих Беллу.

— Это же музей профессора Кона! Мы дома!

ГЛАВА 21

Чеглок ненавидел все, что имело отношение к Островной империи. Ненавидел глухо, не подавая виду. Скрывать чувства он научился сызмальства. Еще тогда, когда впервые осознал, что не такой, как все. Иссиня-черные блестящие волосы, темно-карие глаза, загар, будто въевшийся в кожу. Все это отличало Чеглока от всех прочих детишек рыбацкого селения. Впрочем, тогда он еще звался Шун Гиирт или чумазый Шун, как дразнили сверстники. И хорошо еще, если только дразнили. Оплеух и тумаков в детские и отроческие годы ему пришлось испытать столько, что с лихвой хватило бы и на пятерых.

Впрочем, сейчас, вспоминая прошедшее, Шун Гиирт невольно благодарил обозленных соседей, всех тех, кто плевал ему вслед, сопровождая это выразительное действие не менее выразительным словечком «ублюдок». В юношеские годы он уже мог постоять за себя. Шун рос быстрым и бесстрашным, зная, что терять ему нечего. Никто не придет на помощь, никто не пожалеет. Но еще лучше, чем драться, Шун умел прятаться, хитрить, сохранять невозмутимое выражение лица в самых мерзких ситуациях.

Но, что самое отвратительное, Шун понимал обидчиков. Он и впрямь был не таким, самым настоящим ублюдком. Больше всего в жизни Гиирт мечтал, что когда-нибудь всплывет белая субмарина, и, как тогда, много лет назад, еще до его рождения, сойдут на землю такие же черноголовые матросы. И он встретит их, заманит показным радушием, а потом всем до единого, не спеша, обстоятельно, перережет глотки. За первые девятнадцать лет своей жизни, за мать, которая жила впроголодь, питаясь объедками со стола родни, — никто не брал его на работу, даже самую грязную, за то, что слишком похож на мерзкую тварь — островитянина.

Само по себе несчастье, случившееся с его матерью, в прибрежных селениях было делом, увы, обычным. Сошедшие на берег головорезы-имперцы насиловали всех женщин, подвернувшихся им под руку, и результат насилия тоже сказывался часто. Что попишешь — дело житейское. Но тех ненормальных, которые не пожелали избавиться от плода или, родив, не выкинули его в море, повсеместно считали зачумленными, неприкасаемыми.

В девятнадцать лет Шуна Гиирта призвали в армию. Там всем было плохо. Но зато никому не было дела до цвета его волос и глаз. А вот умение прятаться, буквально сливаясь с камнями, часами сидеть, затаившись, и атаковать стремительно и хладнокровно, не оставляя врагу ни малейшей надежды, пришлось очень кстати. Вот тогда-то гвардейский сержант Гиирт впервые попался на глаза Страннику. Его перевели в специальную группу, где обучали не только владению любым оружием, вождению автомобиля, рукопашному бою и языкам вероятного противника, но и пользованию диковинными спецсредствами, о существовании которых штаб-сержант Гиирт прежде и представления не имел Тогда-то он и получил оперативный позывной «Чеглок»: в конторе никогда не пользовались именами.

Окончание Великой гражданской войны, казалось, развеяло честолюбивые мечты Гиирта — распоряжение Странника звучало неутешительно: натурализоваться в Белле, поступить матросом на одну из рыболовецких шхун и ждать дальнейших распоряжений. Но обсуждать приказы он не привык.