Мир русской души, или История русской народной культуры

Мораль, честь, совесть, справедливость, Отечество, народ, история, традиции — эти слова они все, конечно, знают и нередко произносят, но значения они для них не имеют никакого, и что еще они разрушат, уничтожат, растопчут, оклевещут и опоганят ради своей корысти и звериной алчности, одному лишь Господу известно. И наверняка сатане, ибо ясно же, кому они воистину служат-то, хотя, как известно, ходят в православные храмы и стоят там со свечками.

А вторая категория новых господ-западников, которые к прежним господам, разумеется, тоже не имеют никакого отношения, — это в основном московская, питерская и еще нескольких крупных городов интеллигенция, которая сама себя любила называть либеральной, а в просторечии еще и кухонной. Сложился у нас лет сорок назад такой обычай: сходиться в стремительно плодившихся тогда малогабаритных квартирах вечерами на крошечных кухнях — в комнатах-то спали родители или дети, — и, попивая кто винцо, а кто водочку, вести бесконечные, иногда ночи напролет разговоры обо всем на свете, но прежде всего, разумеется, о злободневном, о том, что тогда больше всего всех занимало. Неинтеллигенты, ясное дело, тоже вечеряли на кухнях, выпивали, говорили о своем и пели песни под вошедшие в невероятную моду гитары. Но именно среди интеллигенции тогда, в так называемую хрущевскую оттепель, уже вовсю расцветало политическое, духовное фрондерство, появились первые диссидентствующие, и многие младшие научные сотрудники всяческих институтов, аспиранты, молодые инженеры и врачи, растущий творческий народишко созревали интеллектуально, нравственно и художественно в основном на таких кухнях. Страшно увлекались рок-н-роллом, Гершвином, битлами, Хемингуэем, Кафкой, Селлинджером, итальянской и французской новыми волнами в кино, Антониони и Феллини, архитектурой Сааринена и Немейера, полотнами Рокуэлла Кента, Сальвадора Дали, Леже и абстракционистами, западными модами. Завидовали, конечно, и тамошнему общественно-политическому устройству, дающему каждому человеку такую фантастическую личную свободу делать и думать что заблагорассудится, завидовали принятым там общечеловеческим ценностям, и особенно, естественно, тамошней бытовой культуре, сервису и всяческому изобилию, с которыми нам, наверное, уже никогда не сравниться.

И как только появилась возможность ездить туда, для «кухонной» интеллигенции это стало чуть ли не главным вожделеннейшим занятием. В собственную мечту ведь ездили. И, конечно, захлебываясь рассказывали потом, где только доводилось, что видывали в Париже или Риме, что и как пили и ели, как потом потихоньку нырнули там даже в это самое… «Вы же понимаете!!!» Буквально заходились от восторга! Когда же какого-нибудь такого молодого архитектора или молодого областного комсомольского «вожака» спрашивали: «А в Тамбове-то ты был? Или во Пскове? В Великом Устюге?», — они все до единого выпучивали от удивления глаза, мотали головами и, наморщив лбы, спрашивали: «А зачем? Там что?..» В России, кроме Москвы и Питера, подобный люд в подавляющем большинстве не бывал нигде, а за границей уже в пяти или шести странах — считали обязательным. Знали свою страну лишь в пределах своих городов да дачных поселков. И главное — не хотели знать. Не хотели, видите ли, даже окунаться «в эту сплошную отсталость». Чаще всего мало что знали и из собственной истории, отрывочно ведали кое-что из прошлого господской и советской культуры и уж вовсе не знали и не желали ничего знать о кормившем их народе и его культуре. Встречались даже интеллигенты, которые презирали русские народные песни — так они были им противны.

Словом, все как когда-то с подлинными отечественными господами: опять полнейшее, тупейшее национальное невежество, опять совершенно чужие на родившей их земле.

И своих отпрысков растили, разумеется, точно такими же.

И естественно, что, когда никчемный и пустой до ужаса последний партийный генсек самолично призвал к перестройке нашего общества на общечеловеческие ценности и общечеловеческую демократию, это кухонное племя первым кинулось топтать, громить и корежить чужую и столь опостылевшую им страну и еще более опостылевший чужой народ. И конечно же, прежде всего захватывать над ним и над «этой страной» власть и поворачивать, вести ее куда следует, куда указывали еще незабвенные Чаадаев и великий царь.

Все основные беснующиеся «демократические» говоруны и крикуны были из них, из этих ослепленных неприязнью и, повторим, национально совершенно невежественных интеллигентов. Все идеологи и разработчики всех кошмарных реформ и прочего ужаса.

И многие из них по сей день во власти вместе с просто негодяями или при них — как их мозговое обеспечение, и можно не сомневаться, что в осуществлении своих планов они сообща пойдут до конца, кому бы и чего бы это ни стоило.

И обратите внимание, как они стали сами себя называть: господ им уже мало — только элита. Элита политическая. Элита финансовая. Элита интеллектуальная. Элита творческая.