Мир тесен

— Это было удивительно! — сказала Дезире Бирд. — Я сидела у своего агента, где мы обсуждали мою новую книгу. Я ее кончаю, но совершенно разуверилась в том, что пишу, и потому настроение у меня было хуже некуда. Так что я сказала Элиа послушай, какая я к черту писательница. «Критические дни» — не книга, а надувательство, а эта — вообще чушь несусветная. — А она говорит мне: ну, зачем ты так, а я говорю: нет, ты послушай, что я тебе сейчас прочту, и ты сама во всем убедишься. А она говорит: хорошо, только я сначала открою окно, а то что-то жарко. И она распахивает окно — представьте себе: в середине зимы, на Манхэттене, безумие какое-то, и вдруг в комнату врывается теплый ласковый ветер, и я начинаю читать отрывки из книги. И через пару страниц я говорю: это не так уж плохо. А Элис говорит: это просто замечательно! Тогда я говорю: это не характерный пример, ты дальше послушай. И я продолжаю читать. А когда я закончила, она сказала: это потрясающе, и я сказала: может, и вправду ничего. Короче, нетрудно догадаться, чем это кончилось: я пыталась найти страницу похуже, а Элис нравилось все больше и больше, так что мне самой стало казаться, что «Мужчины» не такая уж дрянная книга.

— Замечательно, — сказал Рональд Фробишер. — И со мной случилось нечто подобное. В это же самое время я сидел на Вашингтон-сквер, грелся на солнышке и размышлял о Генри Джеймсе. И вдруг мне в голову пришла первая фраза романа.

— Какого романа? — спросила Дезире.

— Моего будущего романа, — сказал Рональд Фробишер. — Я собираюсь писать роман.

— О чем?

— Пока не знаю, но я почувствовал, что ко мне вернулся мой стиль. Я сразу это понял по ритму фразы.

— Кстати, — сказал Перс, — этим летом я познакомился с вашим японским переводчиком.

— С Акирой Саказаки? Он только что прислал мне экземпляр «Мало постарались» в своем переводе. Книжка похожа на молитвенник для невесты: переплет белый, а внутри розовая шелковая закладка. — Он подлил Персу шампанского.

— Мне надо сначала чего-нибудь съесть, а потом уж пить, — сказал Перс. — Прошу прощения.

Перс подошел к длинному столу, чтобы угоститься деликатесами. Вдруг через его плечо длинная рука в сером, не слишком чистом рукаве, выхватила у него из-под носа последний кусок копченой семги. Перс возмущенно оглянулся и увидел Феликса Скиннера. Осклабившись и показав желтые клыки, тот сказал:

— Извини, старик, ради семги я ни перед чем не остановлюсь. — Он положил рыбу на тарелку, доверху наполненную всевозможными закусками, и спросил: — Что ты делаешь на конференции?

— Я тоже могу задать вам тот же вопрос, — холодно сказал Перс.

— Что я делаю? Выискиваю таланты, изучаю рынок. Кстати, ты получил мое письмо? — Нет, — сказал Перс. Феликс Скиннер вздохнул.

— Опять эта Глория, придется ее уволить… Так вот, мы еще раз обдумали твое предложение и все-таки решили заказать тебе книгу.

— Отлично! — воскликнул Перс. — Мне полагается аванс?

— Да, — ответил Феликс Скиннер. — Правда, небольшой, — добавил он осторожно.

— Можно мне получить его прямо сейчас?

— Сейчас? Здесь? — опешил Феликс Скиннер. — Мы такого не практикуем. Сначала нужно подписать контракт.

— Мне нужно двести долларов, чтобы вернуться в Лондон, — сказал Перс.

— Столько, пожалуй, я могу тебе ссудить, — недовольно сказал Феликс Скиннер. — Утром я как раз побывал в банке. — Он вынул из бумажника две сотенные банкноты и вручил их Персу.

— Премного благодарен, — сказал Перс. — Ваше здоровье. — Он осушил бокал, и стоящий поблизости невысокий темноволосый мужчина с бутылкой в руке рассеянно подлил ему шампанского — он был занят разговором с высоким темноволосым мужчиной с трубкой во рту. — Если я возьму себе Восточную Европу, — сказал высокий, то ты можешь взять остальной мир. Но даже тогда, мне кажется, нас будут путать.

— Это тоже издатели? — шепотом спросил Перс

— Нет, писатели, — сказал Феликс Скиннер. — А! Редьярд! — закричал он, приветствуя вновь прибывшего. — Добрались-таки наконец! Это — юный МакГарригл, вы, наверное, знакомы. Какая досада, что вас не было на диспуте! Почему вы опоздали?

— Возмутительный инцидент, — объяснил Паркинсон, распушив бакенбарды и от этого став похожим на рассерженного бабуина. — Я проходил паспортный контроль в Хитроу, и уже опаздывал, потому что на таможне какая-то нахальная девица долго ко мне придиралась, как вдруг меня схватили двое головорезов, грубо обыскали и подвергли унизительному допросу. В результате самолет улетел без меня.

— Боже мой, но почему они выбрали именно вас? — спросил Феликс Скиннер.

— Потом они мне сказали, что приняли меня за подозреваемого. Но я так этого не оставлю! Я что, похож на контрабандиста? Я буду жаловаться. И, скорее всего, подам на них в суд.

— Да, все это очень неприятно, — сказал Феликс Скиннер. — Но стоило ли приезжать, когда все уже кончилось?