Мир тесен

— Минут тридцать назад, — сказал Боб Басби. — Да, вы знаете, насколько мне известно, она в общежитии не останавливалась. Я комнаты для нее не бронировал, да она и не платила за нее. Вообще непонятно, как она попала к нам на конференцию. Судя по всему, она ни к какому университету не принадлежит.

Перс во весь дух побежал по дороге к воротам кампуса — не потому, что надеялся догнать такси, увозящее Анжелику, но затем, чтобы заглушить отчаяние и разочарование. Он постоял у ворот, бессмысленно глядя на пустынное шоссе. Луна зашла за облако, и откуда-то издалека донесся шум уходящего поезда. Перс развернулся и снова пустился бегом по дороге. Он миновал общежитие, обогнул искусственное озеро, повторяя маршрут утренней пробежки в компании Морриса Цаппа, и взбежал на вершину холма, откуда открывался вид на город. Желтоватый свет бесчисленных уличных фонарей озарял небо, затмевая сияние звезд. Тихий гул транспорта, который не умолкает ни днем, ни ночью, эхом отдавался от бетонных автострад и вибрировал в ночном воздухе.

— Анжелика! — в горькой тоске крикнул Перс, обращаясь к равнодушному городу. — Анжелика! Где ты?

2

А в это время Моррис Цапп тихо коротал вечер в компании Хилари Лоу. Филипп в корпусе Мартино гулял на средневековом банкете, двое старших детей Лоу разъехались на учебу по колледжам, а младший, Мэтью, ушел играть на ритм-гитаре в школьной рок-группе.

— Представляешь, — вздохнув, сказала Хилари, когда за ним захлопнулась дверь, — у них в классе четыре рок-группы и ни одного дискуссионного клуба. Не знаю, что будет с нашим образованием. Но ты, Моррис, кажется, такие вещи одобряешь. Я помню, тебе нравилась эта жуткая музыка.

— Но только не панк-рок, Хилари, которым, похоже, увлекается твой сын.

— А по мне это все одно и то же.

Ужинали они на кухне, которую, с тех пор как Моррис был здесь в последний раз, расширили и, не скупясь на средства, отремонтировали. По стенам висели фанерованные тиком шкафы, плита была многоярусная, а пол выложен плиткой из прессованной пробки. Хилари вкусно приготовила запеченное в перце мясо с молодым картофелем, а на десерт подала один из своих бесподобных пудингов, в котором фруктовая начинка выглядывала из-под воздушного бисквита с золотистой растрескавшейся корочкой.

— Хилари, ты стала готовить еще лучше, чем десять лет назад, я не преувеличиваю, — сказал Моррис, приканчивая вторую порцию пудинга.

Она подвинула ему кусок выдержанного французского сыра «бри».

— Похоже, еда для меня — одно из немногих оставшихся удовольствий, — сказала она. — Что губительно отразилось на моей фигуре, как ты сам видишь. Подливай себе вина.

Бутылка была вторая по счету.

— Да ты в отличной форме, Хилари, — сказал Моррис, хотя это было не так. Ее отвисшей тяжелой груди не помешал бы прочный старомодный лифчик, а на талии и бедрах отложились валики жира. Тусклые темные волосы, пронизанные седыми нитями, были убраны в пучок, который ничуть не скрывал морщины на лице и расширенные кровеносные сосуды. — Тебе надо бегать по утрам, — сказал он.

Хилари насмешливо фыркнула:

— Мэтью говорит, что если я побегу, то буду похожа на бланманже в панике.

— Как ему не стыдно!

— Непросто быть одной против двух мужчин в доме. Они всегда заодно. Когда здесь была Аманда, мне было полегче. Ну, а что твоя семья, Моррис? Что поделывает?

— Близнецы осенью пойдут в университет. Разумеется, платить за них буду я, хотя у Дезире с ее гонорарами денег куры не клюют. Меня это просто бесит, но ее адвокаты связали меня по рукам и ногам, о чем она всегда и мечтала.

— А чем занята Дезире?

— Насколько мне известно, пытается закончить свою вторую книгу. После выхода первой прошло уже пять лет, и, по-моему, у нее там что-то заклинило. И поделом — нечего было выжимать из меня все до последнего цента.

— Ее книгу я читала, только вот названия не помню.

— «Критические дни». Недурно, да? Замужество как нескончаемое страдание. В мягкой обложке напечатали полтора миллиона. А как тебе ее книга?

— Ты скажи сначала как тебе, Моррис?

— Ты спрашиваешь, потому что муж в ней — чудовище, каких свет не видывал? А мне это даже понравилось. Ты и представить себе не можешь, сколько женщин стало набиваться мне в жены после выхода книги. Наверное, захотели испытать на себе, что такое свинский мужской шовинизм, пока экземпляры этой породы не вывелись.

— И ты уважил желающих?

— Нет, блудить я давно перестал. Пришел к выводу, что секс — это сублимация потребности в трудовой деятельности. — Хилари хохотнула. Воодушевившись, Моррис пояснил: — Вот в девятнадцатом веке были верные приоритеты. Чего все действительно жаждали, так это власти, и добивались ее усердным трудом. Теперь же, когда я оглядываюсь на своих коллег, что я вижу? Все как сумасшедшие трахают студенток или друг друга, браки распадаются, не успеешь и глазом моргнуть, а счастливых лиц что-то не видно. Так и кажется, что все предпочли бы заняться делом, хотя стыдятся это признать.

— Возможно, и у Филиппа те же проблемы, — сказала Хилари. — А может быть, и нет.

— У Филиппа? Уж не хочешь ли ты сказать, что он тебе изменяет?