Мир тесен

Бомбили эшелон рано утром. Мать Коли умерла сразу и если бы не Илья, вытащивший Кольку из вагона, который горел, тот бы тоже погиб. Колька плакал, упирался, кусался, царапался и не хотел покидать вагон, ища свою курточку, в которую мать зашила документы и строго-настрого велела ее беречь. Только найденная курточка спасла мальчишек. Мать Ильи помогала раненым выбираться из горящих вагонов, когда самолеты вернулись и начали обстрел, пуля достала и ее. Все время, до приезда помощи, мальчишки просидели у тела Галины, они уже не плакали, а только всхлипывали. От всего увиденного и пережитого, они не помнили, что почти сутки не ели, и теперь, сидя в углу кузова грузовика, который вез выживших раненых, укрывшись одной шинелью, шепотом переговаривались.

– Илюша, куда нас теперь отвезут? Я теперь боюсь поезда, давай пойдем пешком.

– Теперь нас Колька заберут в детский дом, а может, в разные дома.

– А что такое детский дом? Почему они разные?

– Там дети живут, у которых нет ни мамки, ни папки, школяры в одних, мелочь в других.

– Я не хочу в разные дома, я хочу с тобой.

– Может, сказать, что мы братья, тогда точно не разделят. Нет, не получится, фамилии у нас разные и отчества, так у братьев не бывает. У тебя какое отчество? У меня Петрович. Будешь Колька Сорока?

– Не буду я Сорока, давай лучше ты будешь Федоров, и лет мне будет пусть семь, а не шесть, и отчество у меня тоже Петрович. А день рождения у тебя когда? У меня летом, 10 июня.

– И у меня летом, 20 июня. Про день рождения можно правду говорить и про отца выдумывать ничего не надо. У тебя же нет отца, ну настоящего, который жил с вами, а не приходил? Скажем «похоронку» получили. У нас во дворе много кому принесли. Вот как мамку будем называть, они же у нас по разным именам звались?

– Я не знаю. Вдруг я напутаю. Пусть будет Валя или Галя, разница всего одна буква.

На том и сошлись. Был конец октября 1941 года, поезд не довез их до Можайска километров 30. Мальчишек еще не раз передавали «из рук в руки», пока не посадили в другой поезд. Свою небольшую «биографию» они теперь знали наизусть. Сколько ехал поезд уже никто не помнил и не считал. В вагоне были не только их ровесники, но и малыши, которые все время плакали по очереди от голода и страха. Каждая остановка давала надежду на окончание пути, но поезд ехал дальше. Когда кого-то выносили из вагона, охватывал ужас. Только в середине ноября голодные и грязные добрались до места. Еще в Можайске Коля выбросил свой документ, разорвав его на мелкие кусочки, оставив только фотографию с мамой. Их накормили и повели в баню, где всех постригли и вымыли, дали чистую одежду, отправили спать. Илья слышал, что завтра, кого не возьмут местные жители, отправят поездом дальше. Дальше ехать ему не хотелось, а утром Коля заболел. Когда пришла пора, ехать на вокзал, он нашел старшую по отправке.

– Тетенька, миленькая, оставьте нас здесь, пожалуйста, у Кольки жар, он может не доехать, я видел, как снимают с поезда мертвых. У него же кроме меня нет ни кого, без меня он пропадет, – он говорил, а из глаз по щекам текли слезы отчаяния.

Узнав, что они братья их оставили, и отправили Илью в местный детский дом, а Колю в лазарет с ангиной. Детский дом размещался в двухэтажном здании и имел свою начальную школу, которая размещалась здесь же во флигеле. Илью определили в первый класс, а когда Коля излечился, и учительница проверила его знания, он сед за парту рядом с братом. Количество детей превышало количество мест детского дома, где было всякое, и тогда они вспоминали вагон, который привез их сюда, и все казалось поправимым. Илья, хотя и вырос на улице, как-то очень поменялся после знакомства с Колей и всего пережитого, он не дерзил старшим, не обижал никого и даже дрался за «дело». Учились мальчишки хорошо. Илья все схватывал на лету, а Коля брал усидчивостью и кругозором, много читал, ему было все интересно. Закончив третий класс в 1944 году, когда Илье было 11, а Коле 10, с легкой руки директора детского дома, ребят приняли в Ташкентское суворовское училище.