Мир тропы. Очерки русской этнопсихологии

Итак, девку сговорили. Это настоящий момент, с которого начинается ее и наше путешествие в страну Востока, потому что к началу песни она уже на Закате, ее уже отвезли за Реку или за Море, где ждет ее встреча и расставание. И теперь у нее неугасимая тяга обратно, к себе, в страну утерянного счастья или детства. Но образ Забытъ-реки не случаен. Это знак того, что возвращение невозможно, оно сопоставимо со смертью. Попытавшийся на ее глазах достичь ворот в тот мир "Старой" умирает. Тогда кто же путешествует? Если речь идет о смерти, то это путешествие Души.

И путешествие не в Индию или на Тибет, а туда, где рождались новый день, новое солнце или просто жизнь для этого человека. Для любого человека. В частности, и моя жизнь, и жизнь того, кто об этом читает или задумался. Это путешествие к себе, к истокам своего существа. И с этим, казалось бы, все ясно. Это путешествие духовное, это путешествие мысли, в крайнем случае, некий вид самокопания или самоанализа. Но есть "но". Нельзя забывать, что речь идет о русской народной культуре, которая о "самоанализе" не знала, а самокопанию предпочитала действие, в силу того, что она была магичной. А это для меня означает, что когда в фольклорном тексте говорится о путешествии Души, а не духа, то говорится именно о путешествии Души! И когда народ говорит о том, что Душа путешествует из мира в мир кукушкой или птичкой, зверьком или даже растением, то он именно это буквально и понимает под сказанным. Моя собственная мама, Шевцова Мария Владимировна, 1928 года рождения, рассказывала, что в ее жизни было нечто подобное. Я просто приведу ее рассказ целиком с минимальными сокращениями, потому что он, хоть и не отличается от подобных быличек принципиально, но получился в целом очень характерным.

"Как раз перед войной было. Еще войны не было. Поздней осенью. Темнота за окнами, темный вечер длинный. Отец был на работе, а мы дома ждали. Мы сидели с сестрой, с Ларисой за столом, У нас же на кухне два окошка. Одно-то здесь, а другое перед печкой, как раз перед челом. Мама там сидела и вязала, нет, пряла. Лен. Нитки пряла. А мы не помню чего делали.

И вдруг все трое мы услышали такой нежный стук в окошко, где мама сидела. Словно птичка клювиком. Поскольку папу ждали, мы встрепенулись; "Папа идет!" Мама мне говорит:

– Наверное, отец. Манька, иди открой. Я побежала в коридор, кричу:

– Папа, папа!

А там и нет никого. Ну я рассказала, мама и говорит:

– Ну, может, нам всем показалось.

Потом посидели минут пять, ну, может, три. Затихли. Опять такой же нежный стук. На этот раз пошла Лариса. Тоже никого нет. Мы перепугались.

А когда на третий раз опять получился этот стук, мама говорит:

– А может, это с отцом что случилось, Лежит где-нибудь под окном. Пошли втроем, девки.

Я лампу в коридоре поставила и с ними. Вышли и в прогон поглядели, и за дом поглядели. Никого. Потом домой вернулись, мама вдруг и говорит:

– Девчонки, да ведь это моя мать приходила! Ваша бабушка. Ведь сегодня годовщина смерти, а я и забыла. Мне бы надо было в церковь сходить, помянуть!.. Вот она и прилетала мне напомнить…

Бабушка на этом же самом месте все время сидеть любила, где мама-то… А через некоторое время отец пришел. Ну, тут совсем другой стук. Грубый, да не в окно, а в дверь.

Еще раньше к нам тоже птичка прилетала. Аркадий (брат – А.А.) как раз в армии был. У меня окно было открыто. Сначала села, постучала, потом влетела, полетала, на часах посидела, ну и улетела опять в окно. А мама верила в эти вещи, она сразу говорит:

– Ну вот, какая-то весть будет!

И точно, не сразу, но было письмо.

И сестра моя Лариса Владимировна – ведь вечером перед смертью к ней ведь покойный Иван Федорович (муж – А.А.) приходил. Она нас трижды с Федюшкой (сыном Ларисы Владимировны – А.А.) прогоняла смотреть. Вдруг говорит мне;

– Мария, стучатся к нам!

Я книжку читала, может, прослушала. Я вышла, покричала:

– Кто?

Никого нет. Ну, я уж знала, что она умирает, а у умирающих бывают такие штуки. Пришла, сказала, что нет никого. Через какое-то время опять, прошло несколько времени, говорит:

– - Опять стучат!

Ну, мы с Федюшкой вместе вышли. Возвращаемся, она мне сама говорит, не спрашивает:

– Ну что, опять никого нет?

– Может, убежал.

– Да, нет!- смеется,- Это Иван Федорович приходил за мной! Вы-то не слышите, я одна слышу! Это он. Зовет меня к себе, ведь я же умираю… А знаешь, ведь я приду к нему и опять его моложе намного…

Я ей поуспокоить:

– Да полно тебе, Лариса, ты же грамотная, тебя же учили. Такого же не бывает, ты же знаешь!

А она:

– Да нет, я уж знаю. Это Иван Федорович…"