Мир-Цирк

– Примерно половина из них – технический персонал: техники, медики, электрики и компьютерщики не более годятся для боя, чем клоуны... – Пейнтер заметил, что Великий Камера, мастер тарзакских клоунов, глянул на него, подняв бровь. – Не обижайся, Великий Камера. – Лейтенант снова повернулся к Алленби. – За вычетом их и тех, кто негоден по возрасту, мы имеем, возможно, дюжину строевых солдат, экипированных разве что голыми руками.

– И?..

– И будь это задачей в офицерской школе, я бы вспомнил, осторожность – мать доблести, – и не получил бы неуд.

– Невозможно.

– Знаю.

– Ну и какова же альтернатива, Пейнтер?

– Герилья. Партизанская война. Избегать прямых столкновений, использовать тактику булавочных уколов, утомлять их... превратить для арваниан жизнь на Момусе в ад... – Пей-нтер опустил глаза и покачал головой.

– Что такое? Что ты собирался сказать?

Пейнтер скривил губы, потом поднял глаза:

– Чтобы превратить планету в ад для арваниан, нам необходимо будет превратить ее в ад и для нас самих. Такая война – это противоборство духа... мужества. Чтобы увеличить для арваниан цену завоевания, народу Момуса придется и самому заплатить дорогую цену. Возможно, на это уйдут годы. Они могут измотать нас первыми...

– Ха! – Все повернулись к Доруму, силачу и мастеру тарзакских уродцев. – Пейнтер. Ты полагаешь, момусиане лишены силы духа? – Остальные одобрительно кивнули.

Пейнтер потер глаза, потом опустил руку.

– Я видел такую войну раньше, Дорум. Шесть лет назад, во время восстания на Хессифе. У меня на глазах командира роты разорвало на куски... маленькая девочка попросила воды... она обмоталась проволокой, превратившись в ходячую бомбу. – Он отошел от стены. – Хватит у тебя духу превратить себя в бомбу, Дорум? Или превратить в бомбу жену или дочь? У хессифиан на это хватило духу, и этого оказалось недостаточно. Мы разбили их. Егеря подавили восстание.

Воцарилась мертвая тишина. Алленби видел, как углубляются морщины на лицах.

– Есть другие предложения? – Никто не шелохнулся. – Прекрасно. Пейнтер, с чего начнем?

Наавон Дор, командир арванианских наемников, забыл о линейном крейсере «Меч», несущемся к планете Момус: его стило порхало по экрану, закрывавшему одну из переборок каюты, движения художника были быстрыми и уверенными. На экране появились изображения суровых гор Арвана и резких ветров, сгибающих тонкие растения. Экран Наавона мог бы оживить рисунок: серые облака скользят за горами, деревья диа раскачиваются под ветром, – но он предпочитал достигать этого эффекта рисованием. На переднем плане появился утес, а на обрыве – вихрь линий и теней, который скоро превратился в подобие его самого: высокая фигура, приплющенная голова гордо вскинута, черные, как ночь, глаза пристально смотрят из-под выступающих надбровий на далекие горы. Наавон мгновение помедлил, всматриваясь в портрет. На герое была старомодная одежда: стоячий воротник и скрещенные ремни, как у старых арванианских наемников. Наавон нахмурился, потом узнал воина. Отец, почему я сейчас думаю о тебе?

–  Наавон? – Старший офицер отвернулся от экрана. В люк просунулся его заместитель.

Наавон выключил экран, стирая изображение, и бросил стило на прикроватный столик.

– В чем дело, Госс?

– Многопалый прилетел с командного корабля и желает видеть тебя.

– Этим некорректным в расовом отношении словечком ты, полагаю, обозначаешь адмирала Садисса.

– Его самого.

– Возможно, Госс, тебе интересно будет узнать, что Са-дисс как ворлианец не более виноват в том, что у него четырнадцать пальцев, чем мы, арваниане, в том, что у нас десять.

– Да, Наавон. – Госс, старый солдат и верный друг старшего офицера, потупился, изображая конфуз, в уголках рта обозначились озорные морщинки. – Хотя не знаю. Виноват он или нет, а, бьюсь об заклад, бучу поднять может.

Наавон покачал головой:

– Чего хочет представитель нашего патрона?

Госс ухмыльнулся:

– Он желает предъявить кому-то обвинение.

Старший офицер вскинул брови и кивнул:

– Ладно, Госс. Пожалуйста, пригласи адмирала.

Госс повернул голову и крикнул:

– Эй, ты! Давай сюда! – А потом вошел в каюту, сел напротив Наавона и стал ждать появления ворлианского адмирала.

Садисс вошел. Арванианский командир с интересом наблюдал, как приземистый гуманоид, одетый в черный костюм и плащ, осматривает каюту, высматривая, куда сесть. Наавон указал на табурет:

– Это лучшее, что я могу предложить, адмирал.

Садисс бросил злобный взгляд на сидящего Госса, потом повернулся к Наавону:

– Я лучше постою.

– Как хотите. – Госс поднял ногу в ботинке, положил ее на табурет, сверху закинул другую ногу. У Наавона мелькнула мысль, не следует ли ему объяснить ворлианцу, что Госс так же ведет себя и с арванианскими офицерами. Он покачал головой и снова повернулся к Садиссу. – Ну и что вам нужно, адмирал?

– Солдата из вашей третьей роты, Т'Дулна. Я официально обвиняю его в измене.

Наавон кивнул:

– Ясно. Что он натворил?

– Пораженчество. Он пренебрежительно высказывался о нашей славной миссии.

– Хм-м-м. Это серьезно. И что он сказал?