Мир удивительных людей

Может быть, этот образ сильной и волевой женщины выстроен сознательно, и тебе в нем удобно?

Нет, не удобно. Но я не притворяюсь, я действительно такая. Терпеть не могу, когда меня гладят против шерсти. Мной бесполезно командовать – я никогда не подчинялась ни приказам, ни указам. Жажда свободы во мне сильнее всего: творец должен быть свободным.

Даже в те времена, когда я работала в поликлинике в стиле соцреализма, я все делала так, как хотела. Разумеется, начальство было мной недовольно и однажды отправило меня в ссылку в какую-то захолустную поликлинику.

«Не стоит прогибаться под изменчивый мир»?

Точно. Это про меня. Я работала в ортопедии (кстати, очень блатное место по тем меркам) и всегда была там чужой. Там необходим такой своеобразный тандем врача и техника: приносит техник плохую работу, и врач, у которого нет характера, соглашается. А то, что потом пациент мучится с неподходящими протезами, никого не волнует. Я никогда не соглашалась и просила переделать протез.

Другое дело, что, может, я не дотягивала до ортопеда с большой буквы. Ну что ж, всем оставаться на местах – я с головой ушла в лечебный процесс. Или делать отлично – или не делать никак.

Это максимализм?

Это профессионализм. Но я и максималист во всем. Или любить до безумия – или не любить никак. Готовить еду, чтоб все гости причмокивали, стонали и умирали от этого вкуса – или не готовить вообще. Я тут начала учить английский и говорю своей преподавательнице: «Я не выйду замуж, пока не выучу язык». А она мне: «Если ты так будешь учить и дальше, ты еще долго не выйдешь замуж».

И что?

Ничего. Продолжаю учить английский…

…Она учит английский, купается в проруби, ныряет с аквалангом, играет в большой теннис, катается на горных лыжах, не курит. И когда кончается «Мартель», она изо всех сил старается не пить самогон… «Ну не хватает мне чего-то, неймется. Чем больше мы соприкасаемся с миром неизвестного, тем больше понимаем, как мало еще познали». Она уезжает в Лондон и скучает по работе: «Моя работа – это моя любовь. И пациенты для меня – больше чем пациенты. Только здесь можно получить всю гамму ощущений». Семь лет назад Марина Яковлевна Бондаренко, одна из лучших врачей-стоматологов железнодорожной поликлиники, сделала первый шаг в неизвестное и организовала частный стоматологический кабинет.

В прошлом году я была в Полтаве на семинаре у Сергея Радлинского, это мой учитель, очень известный стоматолог, про него говорят: «Радлинский славится своими зубами, как Фаберже – яйцами». Так вот, о спросили, что нужно для того, чтобы открыть частный кабинет? «Запастись терпением, пригласить на работу менеджера и вести себе личного психотерапевта», – отдал он. А я сидела и вспоминала, как я в это делала сама: и документы оформляла, и пациентами занималась.

Это было тяжело?

Это было круто. Наверно, если б я вросла в Челябинске, мне было бы легче. Снял бы папа трубку, позвонил – и меня приняли в любом кабинете. Но такого не было. Сначала я витала в облаках: я все могу, мне все подвластно – настолько я была увела з себе. Никакой работы не боялась: точить пятнадцать зубов – я, удалять пятнадцать зубов – я. Как в том фильме: «Огласите весь список»…

Помню, в институте преподаватель подарил мне диск, которым обрабатывают зубы, с напутствием: «В Сан-Ремо за лучшую песню дарят платиновые диски, а я вам дарю алмазный. Южно-Уральская железная дорога будет гордиться, что к ним едет такой доктор, как Бондаренко». Вот с такой бренностью, что знаю все, я и пошла в неизвестное…

Наверно, такая уверенность всегда помогала?

Наверно… Но я тогда впервые поняла, эта-оде стресс. Сейчас вспоминать страшно. Оборудование было простенькое, с арендой – сложности, квартиру обокрали, в аварию попала. А я все равно не останавливалась, потому что знала, чего именно я хочу, если я начинаю что-то делать, я кожей чувствую, как это все должно выглядеть. Я всегда считала унижением для пациента зубные кресла, стоящие в ряд. Ну что ж, видимо, надо было и эту чашу слить. Зато сейчас я в свободном полете.