Мир Уэйда

По правде сказать, Уэйд был в довольно неплохой форме для своего возраста, однако все же в худшей, нежели десять дней назад, которые сделали его отечным, помятым и нездоровым. Тогда он бегал по утрам, хотя теперь говорят, это вредно. Но ему было все равно. Он делал это для Крис. Чтобы ее щеки розовели, когда он раздевается перед ней. Да, ее щеки до сих пор розовели, и да, они до сих пор спали вместе, как любовники – чувства не притупились, и страсть не охладела… хотя прошло целых сорок два года. А теперь это довольно жалкое белесое и отечное строение человекообразной формы с безвольно повисшим членом, что придавало еще большей жалости образу, стояло под ледяной водой и думало: а не поесть ли? – хотя под едой подразумевалось нечто другое… то, что безотказно сливалось в унитаз. Главное, не забывать спускать, а то от самого чистого места в доме ничего не останется. Интересно, что бы на это сказала Кристин?

Уэйд выключил воду, вытерся давно уже несвежим полотенцем, одел то, что валялось на полу, и вышел из ванной. В прихожей было раскидано по меньшей мере шесть пар обуви в росчерках засохшей грязи, но из уважения к Крис, он одел самые чистые ботинки. Жена весьма негативно отнеслась бы к подобному, если не сказать больше. Ему частенько влетало, случись притащить грязь в дом. Возможно, сейчас он подсознательно хотел ее взбесить настолько сильно, чтобы вернуть? Хотя это полное безумие.

Последние полторы недели напрочь снесли ему крышу, уничтожив того Уэйда Стивенса, коим он являлся в течение шестидесяти пяти лет…. Уничтожив веселого простодушного парня, не терпящего предательства и лжи. Парня, которого все уважали за искренность чувств и справедливое отношение к людям, за честность, за непоколебимую веру в добро, за трогательную правильность и прямоту. Этого парня больше не вернуть, и более того, с каждым днем будет становиться только хуже, пока он не добьет себя, и изменить ничего нельзя… да и ни к чему, пожалуй.

Надо с этим заканчивать… – подумал Уэйд Стивенс, а вслух сказал:

– Надо бы поесть… – и вышел из дома, осторожно закрыв дверь, как любила Крис.

Мир № 1

Девятого июня разразилась гроза. Причем она была такой силы, что даже старожилы Вермингтона – небольшого городка в Мичигане – не смогли припомнить подобного. Рвало и метало. Ветер гнул до земли деревья, молнии, словно стрелы Зевса, обжигали небо, а раскаты были столь оглушительными и внезапными, что дети взвизгивали, собаки забивались в темные углы, а преподобный Роули и вовсе дрестанул в штаны, хоть и случилось это, слава Богу, не во время проповеди. Правда, Дороти Селфридж, которая собственно и разнесла по городу сию новость, утверждала, будто в тот злополучный момент именно ее исповедью занимался преподобный. Интересно, есть ли надежда на отпущение грехов после такого? Или Бог так хохотал, что пропустил все мимо ушей? И все это было бы действительно смешно, если бы не было так грустно. Потому что именно в тот самый момент в доме № 37 по Парковой улице умерла Кристин Стивенс, сделав дальнейшую жизнь своего мужа Уэйда невыносимой…. Остановилось сердце, а точнее фибрилляция желудочков, которую скорей всего спровоцировал инфаркт – так сказали медики. Да уж… ничего себе раскатец. Кто-то дрищет, а кто-то умирает…. Парадокс. Смешно и страшно. Возможно в мире просто необходимо наличие того и другого каждую секунду.

А Кристин была класс. Все соседские мужики завидовали Уэйду с тех самых пор, как они переехали сюда в шестьдесят девятом. Открытая миру улыбчивая красавица, а хохотала так, что соседи слышали; точеная фигурка – все при ней, да и вообще какая-то вся не поземному миниатюрная, что тут же хотелось ее защищать. Они смотрелись вместе. Стоили друг друга. Хотя местные мужики считали, что и они сами бы ничуть не хуже смотрелись с этой леди. Даже преподобный Роули, который так испохабил момент ее смерти. Кристин была что-то. В этих своих легких платьях или свободных свитерах, в белокурых кудрях, с синими глазами. Да, конечно, время взяло свое, и кудри ее поседели, а глаза повыцвели, но в целом оно обошлось с ней по-доброму, оставив все нужные координаты – имелось бы воображение, а у Уэйда его было в достатке. Видимо, к добрым время всегда так относится. Будь открыт, и мир откроется для тебя, а сделаешь зло кому-нибудь, и огребешь по-полной. Так справедливо. Так правильно.

Кристин Стивенс дожила до шестидесяти пяти, и мужчины до сих пор поглядывали в ее сторону и примеряли на себя, как новую дорогую одежду, потому что она была класс. Легка и открыта, и все-то у нее складывалось. Но девятого Бог, видимо, случайно отвернулся, и она умерла, испугавшись раската грома.