Продолжая военные аналогии можно сказать, что Австралия и Канада - это глубокие тылы индустриальной формации, практически не затрагиваемые в наши дни межформационными столкновениями, а Латинская Америка и Африка - второстепенные направления, где межформационная борьба идет довольно вяло, в силу компромиссного равновесия сил. Такая периферия, где две формации уживаются между собой, нередко даже выгодна индустриальным игрокам - напомню, что ими являются не государства, а транснациональные структуры. Но периоды мирного сосуществования двух систем никогда не длятся вечно, хотя и бывают иной раз довольно продолжительными. Тем не менее, рано или поздно всякий периферийный компромисс такого рода оказывается исчерпан. Это происходит тогда, когда импорт на периферию индустриальных производств переходит некую критическую черту, за которой интересы старых доиндустриальных классов вступают в жесткий конфликт с интересами возникших там новых, индустриальных классов: сначала буржуазии, а затем пролетариата, которые возникают не одновременно, а поочередно, именно в таком порядке. Правовые коллизии неизменно строятся вокруг основополагающего принципа индустриальной формации: святости и неприкосновенности частной собственности. Отсутствие твердых гарантий в этой области тормозит дальнейший рост в рамках треугольника
Кроме того у доиндустриального мира тоже есть идеологический, экономический и культурный центр. Им стала Россия
, от которой отвалились другие республики СССР, и которые, в свою очередь, стали пространством, где доиндустриальная формация пытается выстроить линию глухой обороны перед экономическим и культурным наступлением индустриальной формации. Впрочем, одной только обороной дело не ограничивается. Как мы вскоре увидим, доиндустриальный сеньорат предпринимает энергичные, и, подчас, небезуспешные попытки организации контрнаступления на индустриальный мир.Россия - исторический центр доиндустриальной реакции
Исторически Россия уже довольно давно выступает в роли укрепленной цитадели доиндустриальной формации, всеми силами противостоящей наступлению индустриального мира. В этой роли всемирного оплота сеньоральных отношений Россия проявляет себя тем сильнее, чем, дальше продвигаются её соседи на пути перехода от доиндустриальной формации к индустриальной - во-первых; и чем шире вовлекается в процесс межформационного перехода человечество в целом - во-вторых.
Во всех, без исключения, военных и политических союзах, во всех войнах, во всех внутриполитических программах, включая даже реформы, внешне выглядевшие как индустриальные, главным российским приоритетом неизменно выступало максимально возможное сохранение в неприкосновенности институтов и позиций доиндустриальной формации. В тех же случаях, когда реформы были неизбежны - как это было, к примеру, с запоздалой отменой крепостного права, власти делали все возможное, а, порой, и невозможное, чтобы, по меньшей мере, минимизировать сдачу доиндустриальных позиций. Российская история 17-21 веков чрезвычайно богата примерами такого рода. И, что немаловажно, именно и только такую политику
сменявших друг друга властей Российской Империи, Советской России, СССР, и, наконец, современной Российской Федерации неизменно поддерживало абсолютное большинство населения. Да, это большинство могло быть недовольно какими-то отдельными, вполне конкретными шагами, предпринимаемыми очередной властью - такое часто бывало, бывает и теперь. Оно могло быть недовольно персоналиями во власти - такое бывало ещё чаще. Но никогда, ни при каких обстоятельствах, это большинство не выступало против охранительно-консервативного курса властей в целом. Волну же народных протестов - действительно народных, и действительно сметавших оторвавшуюся от народа власть, неизменно вызывали как раз попытки индустриальных реформ. Впрочем, таких случаев в российской истории было очень и очень немного.