Мир в латах

Коротко вякнул сигнал вызова. Илья хитро подмигнул Лине, стал Жюлем Карне и включил приемник. С экрана смотрел Рыманов, хмурый и недовольный.

— Это ты? — Рыманов был слегка удивлен. — Ты делаешь глупости. Не забудь, что…

— Брось! — оборвал его Илья. — Не пугай! Лучше сам в этой заварухе что-нибудь не забудь… Не забудь, например, свалить все на Алкиноя. Мертвые сраму не имут!

— Откуда ты все знаешь? — Рыманов удивился еще больше. Но не надолго. — Благодарю за напоминание… А ты не забудь вернуться в Париж. Вздумаешь скрыться — все равно найду!..

Илья выключил приемник.

— Он хотел сказать, что от тебя идет сигнал, по которому он быстро сможет найти тебя, — проговорила Лина. — Но решил не говорить… А я погасила этот сигнал, когда — мы улетели из Гринкоуста. Мне показалось, что ты о нем не знаешь, а когда узнаешь, он тебе не понравится.

Илья посмотрел на нее с восторгом и благодарностью.

— Я бы не смог… — начал он.

И не договорил, потому что “джампер” исчез, а вокруг возникла чернильная темнота. И сквозь окруживший его мрак Илья увидел, как над островком, мимо которого они недавно пронеслись, вытянулись в разные стороны огненные стрелы. Словно расцветающий бутон вырос из океана. Бутон лез вверх, стремился в небо, а Илья разглядывал странные лепестки, пронзающие атмосферу, и отчетливо понимал, что Землю украсил цветок смерти. Потому что лепестки над океаном на самом деле вовсе не были лепестками. Это были силуэты Анхеля, Сковородникова, и так и оставшегося безымянным лысого. А еще среди них оказались Кшижевский, Рыманов и Гиборьян. И Глинка был тут, и Артур, и Бакстер. И дядя Ваня, и отец, и десятки других, живых и мертвых, предавших и продавших его, Илью Муромова, давно или недавно. И даже мама…

Они уходили все дальше и дальше, предавая его в последний раз, а Илья был бессилен что-либо изменить. Он снова раздваивался, как тогда, с Линой… Или тогда раздваивался не он?.. Все было странно, ярко и невесомо, и было ясно только, что его второе “Я” — Жюль Карне.

“Ты понимаешь происходящее там?” — спросил Жюль, глядя на огненные стрелы.

“Да! Ультиматум все-таки реализуется”, — ответил Илья.

“Начнется большая заваруха”, — сказал Жюль. — Ты сможешь скрыться”.

“Да, теперь это будет несложно”, — сказал Илья.

“И таких, как ты, станет очень много. Очень-очень…”

“Наверное. Но меня это не радует”.

“Почему?”

“Потому что станет меньше таких, как ты. И с каждым поколением- число их будет уменьшаться”.

“А тебе что до этого? Ведь такие, как я, сломали твою жизнь. И не только твою…”

“Да, сломали… Но они были людьми, и большинство из них не ведали, что творят”.

“Что тебе до них? Ты-то ведь не человек”, — сказал Жюль.

“Неправда, я тоже человек, — сказал Илья. — Но таким, как я и Лина, нет места в этом мире”.

“В этом — нет! Но в том, который возникнет после реализации Ультиматума — будет…”

“А тебе не жаль этого, пока еще существующего?” — спросил Илья.

“Жаль, — сказал Жюль. — Но это мир Рыманова, а Рыманов заслужил подобный конец. Я, пожалуй, даже рад, что жить моему начальнику осталось всего несколько десятков минут и никто уже ничего не сможет изменить”.

“Ты ошибаешься. Я смогу!”

“Ты?!”

“Я! Ведь я же не человек. Ты сам сказал… А моя нечеловечность кое-чего стоит”.

Илья протянул к цветку руку, хватая уходящих знакомых и незнакомых за холодные пальцы, чтобы они повернулись и посмотрели ему в глаза, но сил не хватало, и мертвые лица равнодушно проплывали мимо. В памяти уходящих не было его, Ильи, там присутствовали только координаты атомных реакторов, до которых они обязаны были добраться. И подступило отчаяние, потому что все усилия оказались бесполезными, и мать зря полезла в петлю, и Глинка зря застрелился, и зря Анхель Санчес получил свою пулю в лоб, и Гиборьян зря перешел Рубикон…

“Чувствуешь, не получается”, — обрадованно произнес Жюль.

“Да, не получается, — сказал Илья. — Жаль, но, видимо, я тоже всего-навсего человек”.