Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1

Таким образом, мы видим, что, во–первых, вторая половина XX в. — это время, когда мировая культура как будто бы усиленно рефлексирует. Элемент подобной «саморефлексии» был всегда, но рассматриваемый период дает особенно широкий спектр разнообразных концепций и теорий. Во–вторых, этот спектр, будучи очень широким, тем не менее в контексте развития массовых коммуникаций и глобализации значительно сужается. Популярной становится лишь часть из них (условно их можно назвать научными брендами, преимущественно англоязычного или, шире, «западноцентричного» происхождения). Отсюда — известная тенденциозность, избирательность современной науки о культуре.

Композитор И. Стравинский беседует с дирижером В. Ровницким. Польша, 1965 г. РГАКФД

Уже конец XIX в. и первая, так называемая постклассическая, половина XX в. дали картину развития культуры, напоминающую ускоренное движение кинопленки. Многочисленные «измы» в литературе, живописи, архитектуре и других областях (фовизм, кубизм, футуризм, конструктивизм) сменяют друг друга с невиданной ранее быстротой. Культура будто бы бурлит, «фонтанирует», ниспровергает классику, играет с реальностью и всячески провоцирует ее.

Но Первая мировая война, революционная смута в России, создание СССР, победа национал–социализма в Германии, Вторая мировая война — эти глобальные катаклизмы придают культуре первой половины XX в. глубоко трагическое звучание. Самые худшие предчувствия деятелей культуры модернизма сбываются, а лучшие терпят крах. Надежда на то, что «культура спасет мир», оказывается эфемерной. Война обнажает древнюю, темную, «хтоническую» сущность человека.

Вторая половина XX в., как уже было сказано, начинается с конца войны. В это время мир политически, культурно и идеологически «раздваивается». Если выражаться максимально радикально, то такое глобальное раздвоение можно назвать «планетарной шизофренией». Очень симптоматично, что тема шизофрении является одной из центральных в западной культуре второй половины XX в. Подобное раздвоение происходит и внутри самих «двух миров — двух систем». Западные мыслители открыто называют капитализм шизофренией (например, «Капитализм и шизофрения» Ж. Делёза и Ф. Гваттари), а официальная советская идеология признает инакомыслие психическим отклонением и ставит ему соответствующий диагноз.

Тема расщепления человеческой личности, безумия, абсурда очень ярко представлена в самых разных областях культуры и продолжает тематику, открытую модернизмом. Например, 1950 г. принято считать годом зарождения театра абсурда («антидрамы»). Крупнейшие его представители — Э. Ионеско и С. Беккет пытаются передать бессмысленность, пустоту, безнадежность человеческого существования. Они принципиально отвергают реализм, любую идеологию, любую социологию и философию, т. е. то, что хоть как–то упорядочивает жизнь. Они так и называли свой метод — «антитематическим», «антиидеологическим». Иррационален в своей основе мир и у французских экзистенциалистов середины века А. Камю и Ж.-П. Сартра. Философский метод шизоанализа, введенный Ж. Делёзом и Ф. Гваттари, становится художественным методом многих деятелей культуры. Под его воздействием создаются тексты, «сходящие с ума».

В 1950-1970‑е годы формируется постмодернистско–деконструктивистко–постструктуралистская доктрина, видящая мир децентрированным, лишенным единства, основы. Французским философом Р. Бартом провозглашается «смерть автора». Если XX век начинается с тезиса Ф. Ницше о том, что «все боги умерли», то М. П. Фуко ближе к концу века говорит о том, что «человек умер, остались структуры». Эта тема «конца человечества», «похорон человека», «смерти человека» повторяется в сотнях вариаций.

Одно из самых сильных воздействий на культуру XX в. в целом оказал фрейдизм. Фрейдисты второй половины века пытаются смягчить мрачную идею З. Фрейда о «неудовлетворенности культурой», на разные лады гуманизируя ее (К. Роджерс, А. Маслоу и др.). Но культура (театр, кино, живопись, словесность), прежде всего западная, словно завороженная, загипнотизированная, продолжает вглядываться в «хаос бессознательного» и видеть такую же бытийную энтропию в реальности. Даже если на словах провозглашается, скажем, «новый реализм», по сути все равно происходит разрушение, деконструкция. Таков, например, «новый роман» 1950-1960‑х годов (Н. Саррот, А. Роб–Грийе), сознательно отказывающийся от персонажей, характеров, логики и причинности.