Мир в XX веке

Я пробрался в глубь неизвестных стран
Восемьдесят дней шел мой караван.
…
Древний я отрыл храм из под песка,
Именем моим названа река.
И в стране озер пять больших племен
Слушали меня, чтили мой закон[635].

Артюр Рембо, также отправляясь в Африку, выразил настроения более циничные: “Я вернусь с железными мускулами, с темной кожей и яростными глазами… У меня будет золото; я стану праздным и грубым”[636].

Если не вспоминать эти представления, невозможно понять не только отношение Европы к Африке, но и самих европейцев на заре XX столетия. Тем более, что такие представления оказались чрезвычайно живучи — не столько романтизация, как предрассудки[637].

Намного труднее понять, каким африканцы видели белого человека. В фольклоре отразилась сложная гамма чувств. Но, безусловно — изумление и протест. Европейцам трудно было понять африканцев, и они считали их малопонятливыми детьми. Африканцы платили им тем же. У народа эве (Гана, Того, Дагомея)! была песня:

Младенец — это европеец:
Он с нами говорить не может,
За это сердится на нас.
Младенец — это европеец:
Ему до ближних дела нету,
Тиранит он отца и мать[638].

А у народа ньякьюса (Танзания):

Кому поклоняются европейцы?
Кому поклоняются европейцы?
Деньгам, деньгам[639].

На протяжении XX в. представления менялись и становились все многообразней. Но взаимные предубеждения, возникшие в сознании европейцев и африканцев, не исчезли и вряд ли могут исчезнуть без больших усилий с обеих сторон. Как известно, стена предрассудков — одна из самых прочных стен, когда-либо сооруженных человеком. И даже в период деколонизации, в середине 50-х годов XX в., политический деятель Южно-Африканской Республики (тогда Южно-Африканский Союз) мог заявить: “Африканцы — это дети, и поэтому европейцы должны выполнять по отношению к ним роль родителей… Им нельзя предоставить власть, которой пользуются взрослые, знающие, как ею пользоваться”[640].

Легко представить, какой протест, какую ярость подобные идеи вызывали и вызывают у африканцев.

Первая война XХ столетия

Первая война XX в. длившаяся больше двух с половиной лет (с октября 1899 до мая 1902 г.), шла на африканской земле. Это была англо-бурская война. Она завершила собой колониальный раздел Африки. Но значение ее вышло далеко за пределы Африканского континента.

Международное и военно-стратегическое значение этой войны выявилось не сразу. Поначалу могло казаться, что схватка самой большой империи в истории человечества, Британской, с двумя маленькими республиками, которые на карте мира-то трудно разглядеть, завершится очень быстро. Но Трансвааль и Оранжевая Республика проявили поразительную стойкость. Великобритании пришлось привезти на Юг Африки полмиллиона солдат, по численности больше, чем все бурское население этих республик. Атлантику утюжили корабли с горами военного снаряжения.

К этой войне было приковано внимание всего мира. Правительства континентальных держав стремились извлечь выгоды из трудностей Великобритании, укрепив свои позиции в различных частях планеты. Общественность многих стран резко выступила против Великобритании. Эту схватку сравнивали с библейской борьбой между Давидом и Голиафом. Большую роль сыграла англофобия — неприязнь и зависть к британскому господству над большой частью мира. На стороне буров сражались тысячи добровольцев из Европы и Соединенных Штатов.

Война оказала огромное влияние на развитие военного искусства. Дело в том что в Западной Европе в течение тридцати лет не было войн (после франко-прусской), и за эти годы накопились бесчисленные новшества в военной технике, в тактике и стратегии, но их не удавалось проверить практикой. Колониальные войны в этих нововведениях не нуждались. Так что первым полигоном стала Южная Африка.

В этой войне впервые были в широком масштабе применены пулеметы, шрапнель и бездымный порох. Сомкнутые колонны войск уступили место рассыпному строю. Впервые появились блок-посты. Нам может казаться, что окопы и траншеи — давний спутник войн, но появились они тогда, у буров. Тогда же возник и тот цвет хаки — защитный, в который потом оделись все армии мира. А началось с того, что англичане заплатили дорогую цену за свои красные мундиры, ибо буры оказались прекрасными стрелками[641].