Мир вашему дому

— Болит? — спросила она. — Потерпи еще немного, сынок. — Лицо ее просветлело. — Я ведь отыскала сушеницу. Вчера забралась в самое логово Сары-Куля. Болото раскисло, пора, думаю, уходить. Да вдруг увидела одну травинку сушеницы, другую и без памяти от радости начала обегать все кочки. Дождь идет, стемнело. Смотрю, куда ни кинься — везде под ногами топь. Села на бугорок, и он вроде оседает, болотная жижа к ногам подбирается. Встала — по колени в болоте стою. Ноги вытянуть уж сил нет. Прощайте, родные мои сыночки, думаю. Плачу, что не сказала тебе последних моих желаний. Еще вспомнила: и тело мое, по-людски не погребенное, далеко от Салимгарея будет лежать. Горько мне стало… Вдруг издалека голос Тимер-Булата слышу — раненым быком кричит. Я голос подала, слабый, себя чуть слышу — но внял он материнскому зову. По жердям, по бревнышкам ко мне подобрались. По пояс уж стояла…

Равиль, онемев, слушал страшный рассказ.

— Что ты могла наделать… — сказал он и отвел глаза от спокойного, бесстрастного лица матери. «Когда же это кончится? — подумал он и впервые в жизни ощутил неприязнь к самому себе. — Скоро я перестану быть обузой близким?»

* * *

Этим утром Равиль лежал вялый и равнодушный и ни о чем не думал. К тупым болям он привык, как может привыкнуть к ним человек, не теряющий надежды встать на ноги. Но сегодня было так мало сил, что надежда почти угасла.

Мать ходила по кухне.

— Опять ты будешь поить меня этой горечью? — спросил Равиль, закрывая глаза.

— Буду, — сказала мать. — Зубы сожмешь — и то буду.

Она сняла с плиты горячую кастрюлю, процедила в кружку отвар и дала сыну.

Равиль отхлебнул глоток и сморщился.

— Где ты отыскала эти горькие травы?

— Пей, — сурово ответила мать. — Знай: тут соки земли.

Равиль допил мутную горечь, откинулся на подушку и сказал с тоскливым раздражением:

— Уже месяц ты мучишь меня этим пойлом. От него мне только хуже.

— Потерпи, — сказала мать и украдкой вздохнула. Равиль уже не в первый раз читал в ее глазах растерянность. «Хоть бы меня, а то и себя изводит», — подумал он, снова раздражаясь.

— Я тебе творожок протерла с сахаром, — смирно сказала мать.

Равиль насильно втолкал в себя три ложечки творога и отстранился. Собираясь с силами, он ждал, когда внутри него тупые боли перейдут в режущие и он поведет счет томительным секундам. Потом придет передышка, и он успеет немного окрепнуть.

Передышка совпала с шумом подъехавшей «Волги».

— Кого это принесло? — засуетилась мать и выбежала в сени.

Вернулась она с Тимер-Булатом, Флорой и несколькими родственниками. Все громко говорили, махали руками, сердитый, взлохмаченный Тимер-Булат кричал на всех.

— Собирайся, братишка, — сказал он недовольным голосом Равилю и тут же обернулся к матери: — Я его в больницу отвезу, ему надо срочную операцию делать. Молодой еще парень, всю жизнь, можно сказать, учился, а теперь лежит и дожидается костлявой. Я не позволю на моих глазах убивать Равиля. Слышишь, мать?

Мать, поджав губы, не мигая смотрела на Тимер-Булата.

— Слышу, старшенький, — сказала она тихо, но очень твердо. — Я всегда была с тобой заодно, но сегодня не отдам Равиля. Какой из него мужчина станет с четвертушкой желудка?

— Мне тоже операцию делали, — рассердился Тимер-Булат. — Я не плакал, не противился и живу теперь, как всякий здоровый человек.

— Вам же, Тимер-Булат, аппендицит вырезали, — робея, вставила Флора, одетая в пальто и резиновые сапоги — видимо, собралась в дальнюю дорогу.

— Все равно операцией считается, — отрезал тот. — Что мы стоим? Нельзя терять ни одного часа. Тут «скорой помощи» нет. Решай, брат.

Все вспомнили о Равиле. Он приподнял голову, оглядел собравшихся и сказал через силу:

— Раз надо ехать, я поеду. Только, инэй, знай: Флора мне больше чем жена.

Мать очнулась.

— Нет! — сказала она Тимер-Булату. — Я не отдам Равиля. — Она со злобою оглядела всех, голос ее сорвался: — На порог лягу! Вы не посмеете перешагнуть через мать!

Тимер-Булат отвел глаза.

— Через окно вынесем, раз не понимаешь, — пробормотал он. — Все за то, чтобы везти. Равиль тоже согласный. Вот Флору спросим… Она братовы мысли лучше нас знает. Скажи-ка, сестричка, раз уж ты в нашей семье. Скажи, что делать?

Флора остановившимися глазами глядела на Равиля, что, отвернувшись к стене, покорно ждал решения родни.

— Не знаю… — Флора не могла оторвать взгляда от мальчишески худой спины Равиля.

— Мы от тебя совета ждем, — угрюмо сказал Тимер-Булат. — Плакать потом будешь.

Флора выпрямилась и сказала, твердо глядя на Тимер-Булата:

— Равиль не вынесет дороги и одиночества. Я знаю это. Амина-апа, не отдавайте Равиля!

Мать встрепенулась.

— Слышишь, Тимер-Булат? — спросила она.

Тот сплюнул.

— Баба! — сказал он Флоре. — Пока вез ее, твердила: в больницу его, в больницу… Сейчас другое наладила.

Он обвел пристальным, тяжелым взглядом родственников, мать и Флору.

— Ну, родственнички, — медленно выговорил он. — Тимер-Булат сказал свое слово. Не поминайте худо, если что…

* * *

С вечера Равиль выпил кружку теплого горького настоя, проглотил несколько ложек куриного бульона и отвернулся к стене, готовый схватиться с болью.