Мир вашему дому

— Еще какие! — сказала она. — Разве живому человеку угодишь? Вчера я испортила платье заказчице. Такая толстая, из нее можно трех таких, как я, выкроить.

— Перешей.

— Нет материала.

— Вам не привыкать к скандалам. Про вас в Москве с эстрады говорят. Райкин вас любит…

— О ком это о нас?

— Про портных-бракоделов.

— Тебе хорошо рассуждать. Ревизор… Всю жизнь в чужой работе копаешься. И про вас с эстрады говорят, что вы, слепни, мешаете лошади пахать.

— Мы не позволяем ей портить борозду.

— Умеешь вывернуться… А ты знаешь, моя заказчица жена замминистра. Вчера она вытащила записную книжку и спрашивает мою фамилию. Кашапова, говорю, будто не знаете. Вас много, отвечает она, всех не имею возможности запомнить. И я тебя, Кашапова, научу работать. Ты у меня, горячится она, скоро будешь шить на уровне мировых стандартов. Попробуй подгони что-нибудь на ваши телеса, отвечаю я… Ты меня опять не слушаешь. Тебе не интересно?

— Очень интересно. Но зачем он, замминистра, на такой толстой женился. Извращенный вкус?

— При чем здесь вкус, — засмеялась Лиля. — Наверно, они поженились давно, когда она еще тонюсенькой была.

…Федаин искренне любил ее в нечастые минуты близости. Вместе с нежностью приходили к этой невысокой, красиво сложенной женщине глубокое, бессуетное спокойствие, чуткость и непонятная Федаину самоотверженность. Ей было хорошо с ним, и она ничего не требовала, не приставала, не укоряла. Ей было довольно того, что он сейчас, вот в эти минуты, рядом с ней.

И сегодня она, приподнявшись на локте, внимательно изучала его лицо, будто пыталась надолго запомнить. И снова ничего вопрошающего либо укоряющего не читал он в немигающих глазах Лили. Он отвернул голову.

— Федаин, посмотри на меня, — попросила она, не двигаясь. — Вот вдруг пришла мне в голову мысль: какая разница между любовницами и известного поведения женщинами?

— Ну?

— Мы не берем денег.

— Зачем ты завела этот разговор? — враждебно спросил Федаин.

— Никогда об этом не думала, — призналась она. — Сегодня почему-то… пришло в голову. Федаин, через три месяца мне будет тридцать.

— Еще через месяц мне будет тридцать пять, — сказал он.

— Тебе…

— Что ты задумала? — теперь Федаин пытался заглянуть в глаза женщине.

— Боюсь этой цифры, — она отвернулась. — Мне нипочем сорок лет или пятьдесят — лишь бы здоровье не оставляло. Но тридцать…

Федаин рывком сел и попытался свесить ноги на пол.

— Погоди, — сказала она.

Федаин с беспокойством ждал ее слов.

— Мы расстанемся, — сказала она. — Завтра или послезавтра — но это же все равно будет, Федаин! У нас с тобой нет душевной близости. Ты даже не поинтересовался за эти два года, есть ли у меня родители и где они. Ты даже не ревнуешь меня. Это совсем плохо. Помнишь, ты дожидался меня на площадке, а я вернулась поздно, меня провожал мужчина навеселе? Ты подал ему руку и представился, будто это был разводящий по должности. Когда он вошел в лифт и уехал, ты не спросил меня, кто он был. Я-то придумала целую речь для оправдания!

— Но…

— Меня, признаться, тоже не сильно интересуют твои дела. Ты симпатичен, прилично держишься, ты даже немножко лучше других, жалеешь слабых людей. Этого мне на сегодня было достаточно…

Лиля замолчала, напряженно подыскивая нужные слова.

— Тридцать… — сказала она. — Ты знаешь, что женщина должна рожать до тридцати лет? Или совсем не рожать. Это лучше для нее и ребенка.

— Слышал, — неохотно отозвался Федаин.

— Хочу ребятеночка, — неожиданно громко сказала она и дернула его за руку. — Хочу, слышишь? Когда я пойму, что он у меня, во мне, ты мне будешь не нужен. Тогда ты можешь убираться ко всем чертям. Да нет, я сама уеду к матери. Ты о нас знать не будешь. На жизнь себе и твоему сыну или дочери я заработаю — у меня от заказчиц нет отбоя, я хорошо шью, ко мне на дом ходят, умоляют за любые деньги принять заказ. Жене замминистра я нарочно испортила платье. Чтоб она не воображала. Подъехала на «Волге», целый час держала государственную машину. И потом, откуда в ней, крестьянской дочке, столько высокомерия ко мне, пусть к портнихе, но такой же женщине, как и она? Вчера она показала перед всеми, что городская культура — вот единственный дефицитный товар, который ей не добыть при всех ее связях. Завтра же отдам ей деньги за отрез, и пусть она ищет себе портниху. Шить я ей не буду! Ни за какие деньги!

Федаин лежал не шевелясь и в тревоге ждал, чем кончит Лиля. Она громко шептала, и он, не смея перебить, глядел в расширившиеся глаза.

— Однажды ты придешь ко мне, — все быстрее шептала женщина, — а дверь откроют незнакомые люди. Значит, все в порядке, я уже у своих, и у меня будет свой ребятеночек. Я ж не сухостой, не пустоцвет какой-нибудь, и ко мне старость придет, на кого я буду молиться? Для чего и жила-то? Говорят, что отцы нынче не сильно нужны, все равно им некогда. А я дома буду сидеть, внимания ребеночку хватит. На дому договорюсь шить. Хорошо?

Женщина склонялась все ближе. Федаин смотрел в угол, на немой телевизор, и думал, что этот суматошный бред никогда не кончится.