Мир вашему дому

Невеселые мысли Карамышева снова уперлись в Загитова. В институте они общались мало. На трассе Загитов проработал всего один год, потом ушел инженером в производственно-технический отдел и довольно быстро вырос до главного инженера. Ему как-то легко давалась работа. Если к Карамышеву опыт приходил медленно и трудно, то Загитов, казалось, усваивал те же опыт и знания с лету. Он редко ломал голову — в ней всегда сидели готовые решения. Рабочих нужно уважать, ценить, особенно квалифицированных — так считал он, усвоив эту нехитрую истину еще на студенческой скамье. С рабочими он шутил, похлопывал по плечам, потакал им и считал, что понимает их, как никто другой. Слесари, сварщики и шоферы относились к Загитову насмешливо, но добродушно и даже ласково, считая его своим «в доску». Но Загитов не понимал или не хотел понимать, что рабочие снисходительны с ним как с начальником, с которым не работают плечом к плечу. Легко быть начальнику добреньким и сочувствующим тем людям, с которыми всю жизнь работают подчиненные тебе мастера и прорабы и которые терпеливо выдерживают давление снизу, от рабочих, и сверху, от начальства. Именно они незаметно и привычно решают все производственные и личные конфликты с рабочими.

Карамышев был со своими подчиненными строг, серьезен и не мог заставить себя держаться с ними шутливо, в ироническом, чуть развязном тоне, как это делал Загитов. Некоторые из старых рабочих относились к нему враждебно — Карамышев не прощал пьянства и легкомыслия на работе ни под каким предлогом. «Если б мы собирали яблоки в колхозном саду, — говорил он, — я б имел право на многое смотреть сквозь пальцы. Но у нас работа серьезная, ответственная — мы газовщики». Любители выпить поуходили от него на другие участки и службы, сохранив к нему неприязненные чувства. Но — что было удивительно — со временем эти люди начинали говорить о Карамышеве с уважением, как о руководителе, у которого в хозяйстве полный порядок.

Карамышев постоял у окна, чувствуя, как дрожь охватывает тело, и вышел наружу. Рабочие мельтешили возле траншеи, опекаемые Янгалиным, кричали друг на друга, суетились, но дело не двигалось.

Загитов стоял над траншеей и матерился. Это был, как уверенно считал он сам, один из его «ключей» к рабочему человеку. Но сейчас он ругался искренне, и подошедший Карамышев с тревогой оглядел его красные щеки и слезящиеся на морозном ветру глаза.

Главный жестоко мерз в своем легком импортном полушубке, рассчитанном скорее на холодную осень, нежели на лютую башкирскую зиму.

Рабочие пока держались бодро, но видно было, как быстро спадает возбуждение и заметно скучнеют их лица.

— Тулупов, Ахмадуллин! — позвал Карамышев.

К нему подошли оба сварщика. Карамышев поглядел в их осоловевшие на морозе глаза и поморщился.

— Что я утром буду делать? — спросил он. — Вы ж электрододержатель не сумеете в руки взять!

Карамышев взял сварщиков за плечи и повел к машине.

— Отогрейтесь и поспите, — приказал он. — Чтоб к утру были свежие.

Сварщики охотно подчинились приказу и полезли в машину.

Карамышев вернулся к остальным и заглянул в траншею. Внизу возились Ризуан и еще трое слесарей. Они уже достигли верха трубы и теперь углублялись вбок. Бригадир был без шапки, взлохмаченный и потный. Он орал на слесарей, толкался и мешал им работать.

— Вылазьте! — крикнул сверху Карамышев.

И пока рабочие карабкались наверх по вырубленным в мерзлой земле ступенькам, Карамышев подозвал остальных.

— Ты что задумал? — толкнул плечом Загитов, дыша на руки и прикладывая их к непослушным от холода губам.

— Не мешай, — резко ответил Карамышев. — Я тебе не мешал, когда ты тут работу мне «организовывал».

Главный предусмотрительно промолчал.

— До пота не работать, — приказывал Карамышев рабочим. — Сейчас разбиться на четыре звена. Будем работать поочередно, чтоб не застыть. С первым звеном спустится Амир Гареевич, со вторым я, с третьим Ризуан, с четвертым Янгалин. Поняли? Работать понемногу, но споро.

Главный потоптался и нерешительно прыгнул в траншею. За ним попрыгали рабочие его звена. Главный взялся за кирку, ударил ею несколько раз и вывернул мерзлый ком. Молодые рабочие вяло смотрели на работу звеньевого.

— Чего стоите? — заорал на них Карамышев. — Живее пошевеливайтесь!

Через десять минут Карамышев поднял наверх звено главного. Загитов тяжело дышал, видимо, работа мало согревала его, зато сильно утомляла. Он молча передал кирку Карамышеву. Тот живо прыгнул в траншею, спеша согреться работой, и резкими окриками заставил быстро заработать своих напарников.

Веселье выскочило из рабочих вместе с винными парами, и они спускались в «забой», как мрачно пошутил Ризуан, неохотно, больше подчиняясь ожесточившемуся Карамышеву.