Стены исчезли, и над головой бело-фиолетовым светом засияли звезды. В черноте простиралась звездная радуга: в центре — фиолетовые звезды, затем — кольца синего, зеленого, желтого, оранжевого и тускло-красного цвета. По краям и внизу не было видно почти ничего, только тусклые красные точки и полупрозрачное кольцо пламени корабельного двигателя. Впрочем, оно тоже потускнело и покраснело: Пирсса подтянул таранные поля ближе к кораблю, а топливо, попадающее в реакторное кольцо, двигалось по отношению к кораблю почти со скоростью света.
— Ну что, ты доволен? — горько спросил Пирсса. — Даже если мы сейчас повернем, мы уже потеряли четыреста лет земного времени.
— Кончай нудить. — Впрочем, грубость не спасала Кор-белла от болезненных уколов совести. — И что теперь?
— Теперь? Ты будешь есть и заниматься спортом. За полгода ты должен стать сильным и толстым...
— Толстым?
— Да, иначе не переживешь десять лет анабиоза. Умрешь от истощения. Допивай бульон — и за работу.
— А как я буду развлекаться?
— Как хочешь, — Пирсса был озадачен: Государство не предусмотрело развлечений для пилотов.
— Так я и знал. Расскажи мне о себе, Пирсса. Нам придется провести вместе много времени.
— Что ты хочешь знать?
— Мне интересно, как ты стал таким. Каково это — быть Пирссой, куратором, гражданином Государства? Начинай с самого детства.
Пирсса оказался отвратительным рассказчиком. Он запинался, терял нить беседы, его приходилось подгонять наводящими вопросами. Впрочем, в его арсенале был не только голос. Бывший куратор оказался прекрасным кинорежиссером с неограниченным бюджетом. На стенах рубки он показал Корбеллу земледельческую коммуну, в которой он вырос, и школу, в которой учился (это оказался небоскреб с детской площадкой на крыше). Узнал Джером и об исторических текстах с анимированными иллюстрациями, которые Пирсса изучал, получая высшее образование. Большая часть воспоминаний оказалась смутной, но были и яркие эпизоды: громадный десятилетний парень, задиравший Пирссу на спортивной площадке; старшая девочка, которая показала ему, что такое секс, и страшно его напугала; учитель по гражданскому праву.
Корбелл ел, спал и занимался спортом. Он прислушивался к «Дон Жуану» с инстинктивной любовью и пониманием, которые подарило ему обучение с помощью РНК. В свободное же время он узнавал от Пирссы все то, чего не осмелился спросить у куратора Пирса. Теперь он знал, как выглядит Селердор, который он до этого видел только с крыши. Все здания в городе были кубическими, однотипными внутри и снаружи. На уровне голов прохожих стены украшали вырезные надписи на шторинге, языке Государства. Они повествовали о правилах поведения, моральных принципах и жизненном пути героев Государства. Довольно скоро Корбелл узнал Пирссу так же хорошо, как знал Мирабель, с которой прожил двадцать два года. Узнавая гражданина, он узнавал и Государство. В памяти компьютера содержались тексты по гражданскому праву, и Пирсса давал к ним важные комментарии.
Мир едва не уничтожили две региональные войны. Из пепла войны и пламени идеализма родилось Государство и вскоре стало всесильным. Его государственный строй Пирсса обозначил как «доброкачественный фашизм», а в его рассказах Корбелл ясно увидел параллели с Китайской и Японской империями. Общество жестко делилось на касты, за выполнение обязательств перед выше- и нижестоящими гражданин отвечал своей жизнью. Правительство строило и контролировало каждый силовой генератор. Когда-то они были очень разными: дамбы, геотермальные растения и океанические водоросли, создающие разность температур; потом остались только большие генераторы на ядерном синтезе, снабженные дополнительными сборщиками солнечной энергии, их устанавливали на крышах и в пустынях. И всем этим владело Государство.
Однажды Корбелл спросил:
— Пирсса, ты знаешь, что такое империя водной монополии?.. Нет? А жаль. Монополией на воду владели многие древние цивилизации: Древний Египет, Китай, ацтеки... Правительство, полностью контролирующее ирригацию, есть водная империя. Раз Государство владеет энергией, значит, запасы чистой воды тоже принадлежат ему, так? При населении в двадцать миллиардов...
— Конечно. Мы строили дамбы, меняли курс рек, получали из воды дейтерий для станций синтеза и отдавали оставшуюся воду людям. Государство не могло отдыхать: полмира умерло бы от жажды.
Корбелл задумчиво произнес:
— Когда-то я спрашивал тебя, просуществует ли Государство пятьдесят тысяч лет.
— Не просуществует.
— Теперь я думаю, что оно проживет и семьдесят, и сто тысяч лет. Империи водной монополии не разрушаются. Они могут только прогнить изнутри, так что один удар варваров из-за границ империи решает их судьбу. Разные уровни общества теряют контакт друг с другом и не могут сражаться бок о бок, когда в этом возникает необходимость. Но для развала империи необходим удар снаружи, революций в них не бывает.
— Это сильное утверждение.