Читаем Мир всем вам полностью

Город, чьи улицы и так не оживали днем, с наступлением ночи вымирал совсем. Словно по какому сценарию разбегалось на закате всё его население. Пропадало в своих квартирах, запирало засовы, выключало свет… И в город въезжала ночь. Въезжала с шиком, с блеском, на резвых вороных скакунах, с большим обозом несчастий и тризн. И отправляла к дьяволу неустойчивое дневное безмолвие. Ночь врывалась в Грозный канонадой пулеметных очередей, феерическим сиянием трассеров, тяжелым артиллерийским эхом да чертовым отродьем неуловимых городских банд. Поражая своей наглостью и везением, боевики разъезжали по ночным улицам на ЗИЛах и УРАЛах, при полном военном параде, в форме, вооруженные до зубов. Совали встречным патрулям удостоверения работников милиции и расстреливали их, пока те искали подвох. Не имея колес, шатались по чужим дворам и домам, где шлепали местных служак и разных сочувствующих. Оставляли оружие, брали ломы и лопаты, и шли на дорогу ставить фугасы. И трудились над ними, не покладая рук. Здесь были целые перекрестки и переулки, называемые "Фугасными". И каждый из них получил свое имя не за единственный труп. И почти на каждом стояли кресты, где с именами, где с клоками пустых пулеметных лент. Не город — погост! Едешь верхом на броне, а мимо тебя, едва не касаясь сапог, плывут кладбищенские распятия. Немые и страшные. А за ними, огромные и кривые, поднимаются из тьмы черные замки руин. А вдоль дорог только мертвые с косами не стоят…

И вот, до пены загнав лошадей, убиралась из города ночь. И с наслаждением прощались со своей каторгой воины обеих сторон. Закрывали мертвым глаза, радовались встающему солнцу и валились от сна еще до того, как бросали оружие. И снова оживал город. Оставляли свои убежища и не боялись ходить в полный рост все слабые и беспомощные — всё безоружное население. Открывались рынки и магазины, шли по маршрутам автобусы, и не могли никого напугать дневные жидкие тени. Днем город принадлежал его жителям, и мы не оспаривали их зыбкую власть. Конечно, убивали и днем, но, как там глаголет истина, и смерть красна на миру. А потому, если нам и перепадала работа при солнце — утренние зачистки и рейды — мы давно не считали их за войну. И шли на них с легким сердцем, зная, что днем в Грозном, если не мир, то слабое перемирие.

…Я надорвался. Я слишком много взял на себя — целый год Чечни. Перетрудился и не рассчитал своих сил. Кончилась моя ненависть, и мне стал не нужен Грозный. Прошла нездоровая моя страсть, и больше мне не хотелось войны. Я так устал от этого зла. Безразличие, что всегда приходило за ненавистью, превратилось в сплошную апатию, апатию, которая растоптала меня совсем.

Однажды, в какой-то из дней, я впервые в году разрядил автомат. Вынул, сидевший в стволе патрон, и вернул его в магазин. Поднял выше предохранитель, и закрыл затворную раму. Сломал и выбросил маркер, которым подновлял линяющую на ремне латынь. И впервые в жизни захотел, чтобы у меня украли оружие… Мне нечего стало бояться. Мне стало все равно, что будет, если я встречу врага. Потому что никакой враг не мог сделать больше, чем сотворил со мной Грозный. У меня не просто отняли жизнь, у меня отобрали весь мир.

Этой осенью покатилась в пропасть целая Вселенная, частью которой когда-то я был. Не стало больше той планеты, на которой я жил до Грозного. Сменилось то небо, что стояло над землей неполные двадцать пять лет. Пропали те люди, которых я знал до этого года. Они не стали мертвы, они стали мне безразличны. Я остался один, как бог перед сотворением мира. И вокруг ничего не было, кроме тьмы. И даже мама — единственное вечное, что осталось от прошлого — уже бессильна была что-то сделать для будущего. Уже не могла вернуть меня прежнего.

Я потерял в этом городе всё, что имел. Разрушил самого себя. Отошло от всего мое сердце и меня отпустили даже воспоминания. И осталось лишь единственное последнее чувство: чувство забытой, заброшенной вещи… Лишней, не нужной никому вещи… И когда я делался этой вещью, то, наконец, понимал, что когда-то нужно от нее избавится. И, чем скорее это наступит, тем чище станет земля…

Вот что сотворил Грозный! Вся Вселенная рухнула в пропасть, оставив меня одного!

"Что делать, когда рушится мир?" — спросил я однажды у разума. "Нужно погибнуть с ним. Иначе ты будешь жить вечно", — сказало мне сердце.

…Наверно я зря разрядил автомат. Ведь только он избавит меня от бессмертия.

…А еще так некстати вернулась любовь. Слепая, неустроенная любовь. Чёртова ведьма, приходившая терзать мое сердце! Она успела в этот раз до того, как я нарядился в могилу… И теперь я не находил себе места, разрываясь между двумя несчастьями. Днем я верил в любовь, а ночью мечтал о смерти.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее