Мир всем

Радостная весть, что к Лене приехал жених, прокатилась по бараку разрядом электрического тока.

Складчина! Складчина! Весёлая, суетливая, щедрая! Когда я превращусь в старушку, наверняка стану вспоминать дружные посиделки во дворе у барака и длинный стол, заставленный нехитрой снедью. На время складчины забывались непримиримые кухонные распри и ссоры, гармонист дядя Федя приносил гармонь, и его пальцы начинали проворно бегать по кнопкам, вливая мелодию в дружный соседский хор.

— Антонина, на, застели стол газетами.

В мои руки легла пачка старых газет, и я послушно стала расправлять листы на шершавой деревянной поверхности со следами неумелых действий рубанком. Стол наполнялся, как скатерть-самобранка: варёная картошка, квашеная капуста, пшённая каша с жареным луком, рыбак всея барака Егорыч гордо водрузил на середину объёмную миску варёных карасей. От них вкусно пахло лаврушкой и перчиком. Кто-то расщедрился на тарелку солёных огурцов, на сковородке пузырился омлет из яичного порошка. Черноглазая Алёна с косой вокруг головы вынесла тарелку с хлебом, на котором невесомыми лепестками розовели пластинки домашнего сала. Двое Людиных мальчишек тащили за ручки пузатый самовар. Самовар поставили на табурет, и Люда озорно прикрикнула:

— А ну, ребятня, поторопись за щепками! Победителя поцелую.

— Я тогда тоже за щепками, — вызвался в помощники рыбак Егорыч. Жена легонько отвесила ему щелбан, и они оба захохотали. Обещанный патефон с хрипотцой выпевал томное:

Сияла ночь, луной был полон сад.
Сидели мы с тобой в гостиной без огней.

То одна, то другая из соседок на минутку заскакивала в дом и выходила оттуда принаряженная и взволнованная.

Виновников торжества я позвала, когда все соседи уже расселись по своим местам. Степан по-прежнему держал Лену за руку, а она сияла глазами и улыбалась так, словно парила в воздухе. На потёртом кителе Степана ярким огоньком выделялась звезда Героя Советского Союза.

Первую рюмку все выпили стоя, молча, не чокаясь. Знали, за что и за кого.

— Мои не дожили, а меня зачем-то Бог оставил, — почти беззвучно прошептала соседка Макарова, которую все называли тётя Паша. Её смуглое лицо казалось выдолбленным из коры дерева. В бараке знали, что тёте Паше пришли похоронки на трёх сыновей и мужа.

Она повернула голову, и я встретила её взгляд, полный неизбывного горя.

— Ну, как говорится, со свиданьицем! — провозгласил второй тост Егорыч на правах старейшины. — Чтоб жить вам долго, не болеть и не ссориться. Ссора в семье — распоследнее дело. Вот мы с моей Катериной…

Жена дёрнула его за полу пиджака, принуждая сесть на место, и он послушно хлопнулся на скамейку.

Звенели тарелки, стучали ложки, разговоры становились громче и веселее. Тётя Паша подпёрла щёку рукой и неожиданно чистым и сильным голосом вывела:

— Из-за острова на стрежень…

— …На простор речной волны, — подхватили песню женские голоса, сливаясь в общий хор.

Гармонист Фёдор перекинул через плечо ремень гармони, и его пальцы пробежали по перламутровым кнопкам ряда.

— Выплывают расписные Стеньки Разина челны.

Я не пела вместе со всеми — совершенно не умею петь, да и стесняюсь, сама не знаю почему. Но песня подхватывала, качала, вела за собой, растворяя звуки в прохладном воздухе.

— А теперь танцы! — вскочила кудрявая пышечка Валюша, секретарша из Стройтреста. — Я готова танцевать с утра до ночи.

— В семнадцать лет и я был готов, — тряхнул головой Егорыч, — а теперь лучше с удочками да на речку.

Года Егорыча подкатывали к семидесяти. Весь год он носил стёганую телогрейку без рукавов, надетую поверх рубахи, и широкие штаны, заправленные в короткие валенки. Ватник он надевал лишь на рыбалку вместе с кепкой-малокозыркой и резиновыми сапогами.

— Да ну вас, Андрей Егорович, — надула губки Валюша и попросила гармониста: — Фёдор, сыграй вальс. Знаешь, этот, из фильма «Волга-Волга»?

— Знаю, чего ж не знать? — растянул мехи Фёдор. — Только с кем танцевать будешь? Мужиков-то раз два и обчёлся. Одни вдовы.

На моё плечо легла чья-то рука:

— Разрешите вас пригласить?

— Марк?

Резко обернувшись, я утонула в сером мареве его глаз.

* * *

— Раньше я терпеть не мог танцевать, — сообщил Марк, когда мы пошли на третий круг. После вальса Фёдор сыграл «Катюшу». а сейчас томно и тягуче звучало «Аргентинское танго».

Рука Марка обжигающе касалась моей руки, а глаза приближались так опасно и близко, что мне хотелось зажмуриться, чтобы он не угадал, как мне нравится танцевать именно с ним и ни с кем другим. От пиджака Марка еле уловимо пахло лекарствами, и мне нравился их запах, потому что нравился сам Марк. Он шепнул:

— Не зря я спешил к тебе с работы. Мог бы пропустить веселье.

— Только из-за этого?

— Нет, конечно. — Он остановился и резко развернул меня в танце. — Мне не терпелось узнать, какая телеграмма пришла для Лены. — Он кинул быстрый взгляд в сторону Лены со Степаном и улыбнулся. — Молодец Степан, настоящий мужик! Я бы тоже так сделал.

— Как?