— Да нет, скорее всё-таки храм, — Виктор попытался открыть двери, и ему неожиданно ответил неизвестный голос, медленно подбиравший русские слова:
— Я… правильно… понял… ваш… язык?
* * *
— Вы… можете… войти, — голос, казалось, звучал отовсюду, но всё же был слышнее всего около дверей храма.
— Пошли? — предложил Виктор. — Раз сами приглашают, зачем под дождём стоять? — он потянул на себя тяжёлую дверь. — Тут никого нет, заходите!
Небольшое сумрачное квадратное помещение было совершенно пустым, лишь в центре возвышался какой-то постамент, похожий на алтарь, с четырьмя шарообразными камнями размером с кулак. Стены, дверь, алтарь и четыре окна-витража в скатах крыши — и это было всё.
Виктор посмотрел на витраж напротив двери. На первый взгляд ничего особо художественного — красные стёкла, тёмные и светлые, складывались в простой рисунок костра, но ему начало казаться, что этот костёр горит — изображение каждую секунду неуловимо менялось.
Витраж справа от входа, изображавший дерево, весь светился зелёными тонами — зелёные листья, проглядывающие сквозь них зеленоватые цветы, более тёмного оттенка ветки, даже ствол дерева и тот был тёмно-зелёным. Пасмурный день приглушённо струился через светлые прозрачные листья, похожие на ожившие самоцветы… Ожившие? Нет, дерево, в отличие от костра, не казалось Виктору живым — просто стилизованный рисунок, причём «дерева вообще», а не конкретно сосны или, например, липы.
— Живое… — как бы отвечая, тихо выдохнула вошедшая следом за ним Ната.
— Дерево?
— Да, — она обвела взглядом другие витражи. — Только дерево, остальные окна — просто стёкла. Вот здесь вообще обычное окно, — девушка показала на окно слева от входа.
— Да нет же! Посмотри на костёр — он именно
— Разве? — Ната вглядывалась в красный витраж. — Нет, не горит.
— Кстати, этот витраж — не «обычное окно»! — послышался голос Артура. — Это ветер, и он
— Каждый из нас видит живым только один витраж! — сообразил Виктор.
— Соглашусь, — Алина, слегка подтолкнув растерявшуюся сестру, вошла последней и развернулась к сине-голубому окну над дверью. — Я вот вижу, что вода на этом витраже
— Это Стихии! — выпалила немного освоившаяся Юля. — Огонь, Земля, Воздух и Вода! А я вижу… — она помедлила. — Вижу, что дерево — живое, оно слегка листьями шелестит! Наталь, так мы с тобой — Земля?
— Стихии выбрали вас! — вновь раздался голос, уже не подбиравший слова подолгу, а говоривший просто как хорошо владеющий русским языком иностранец, и стало наконец понятно, что идёт он от постамента в центре храма.
— Да, похоже, именно они нас, а не мы их, — вполголоса произнесла Ната. — Кто ты?
— Вы именуете меня «храмом». На самом деле я не храм, но в вашем языке может не быть правильного слова. Теперь я немного знаю этот язык.
— Откуда? Телепат, что ли? — спросил Артур.
— Я — Воздух, и мне открыты ваши мысли. Я — Вода, и мне открыта ваша память. Четверо дружных да будут стихиалями мира своего! — одновременно с этими словами мягко засветились камни на постаменте и непонятная надпись по его краю.
— Похоже, написано то же, что и над дверями, — Алина подошла поближе. — «Четверо дружных да будут стихиалями мира своего»? Я догадалась?
— Да, — подтвердил голос. — Вы знаете, что надлежит сделать.
— Одновременно положить руки на камни своих стихий? — сообразила девушка, разглядывая четыре огромных светящихся камня, вделанных в верх постамента — прозрачный, красный, синий и зелёный. — Это алмаз, рубин, сапфир и изумруд? Правильно?
— Правильно, но не только, о Ледяная Дева! При этом вы должны обняться и произнести девизы Стихий.
— Ледяная Дева? — в недоумении подняла брови Алина.
— Титул фей и стихиалей Воды, — пояснил голос храма.
— Но мы же не знаем девизов? — вопрошающим тоном заметил Виктор. — И нас пятеро, а не четверо.
— Дева, именем Юлия, останется здесь, ибо пришла за убежищем. Четверо дружных да будут стихиалями мира своего! Решайтесь! Если одна из Стихий уйдёт, вы не вернётесь к себе! Если вы будете нерешительными — тоже не вернётесь!
— Ой! — испуганно пискнула Юля. — Я должна остаться здесь одна?
— Ты можешь вернуться, но ты не хочешь этого, — идущий от постамента голос, такое впечатление, немного задумался. — Я понял тебя. Призываю Первую сестру мира сего!
* * *
Дверь храма снова открылась, пропуская женщину лет тридцати, похожую на малагасийку[1] или полинезийку, в тихом сиянии длинного зелёного платья и сверкании самоцветов. Крупные тёмно-зелёные и более мелкие светло-зелёные и красновато-жёлтые камни строчились в двойном обруче её диадемы, висели водопадами в роскошных серьгах, вились в ожерелье, стекали браслетами с рук и завершались, как остриём, кольцом на левой руке. На правой тоже был камень, но другого оттенка и немного по-другому огранённый. «Изумруд», — поняла Ната. — «А вот остальные — даже не знаю, как называются».