Мир-Земле (сборник)

Решив, что таксомотор с ограниченной скоростью будет выглядеть неуместно на скоростном шоссе, он направился на юг к Уоррингтону с намерением проехать по менее приметным дорогам, связывающим маленькие городки. Вскоре он заметил тройку молодых девчонок, голосующих на шоссе. Когда он затормозил и открыл дверь пассажирского салона, они переглянулись неуверенно.

— Вам куда? — спросил Хачмен, стараясь выглядеть добродушным. Хотя по мере приближения к полицейскому кордону он волновался все больше и больше.

— В Бирмингем, — ответила одна из них, — но у нас нет денег на такси.

— Для этого такси вам не понадобятся деньги.

— А что понадобится? — потребовала вторая, и вся троица захихикала.

— Послушайте, я еду в аэропорт Рингуэй встречать пассажира и решил предложить вам прокатиться, но если вас это не устраивает, то… — Хачмен сделал вид, что закрывает дверь, и девицы с визгом бросились в машину, рассаживаясь на повернутых назад сиденьях. По дороге они болтали между собой, словно Хачмена рядом не было, и из их разговора он понял, что они едут на демонстрацию протеста по поводу взрыва в Дамаске. С удивлением он обнаружил, что уже несколько дней не вспоминал о разрушенном городе, о тысячах невинных жертв… Теперь все его помыслы сосредоточились на антиядерной машине.

У кордона стояла довольно длинная очередь автомобилей, но полицейские пропустили такси Хачмена вперед, лишь мельком взглянув на него и его пассажиров.

16

С поезда в Хастингсе Хачмен сошел уже после полуночи.

Болтонским такси он добрался до Суиндона и около полудня бросил его на безлюдной стоянке. Оставить столь очевидный след ближе к своей цели он не решился. Оттуда Хачмен доехал поездом до Саутгемптона, пересел в направлении Хастингса, и остаток дня поделился у него между нервным ожиданием и изматывающе медленными переездами.

Сознание того, что до назначенного им срока осталось меньше тридцати шести часов, тяжким грузом давило его, когда он наконец вышел из здания вокзала. Утренний серый туман сменился чистым холодным дождем, шумно стекавшим по водостокам, и Хачмен промок до нитки почти сразу же, едва вышел на улицу. Рядом с вокзалом дежурили несколько такси, но он не стал рисковать, прошел мимо и двинулся в направлении Чаннинг-уэй. Дорога заняла пятнадцать минут, и к тому времени, когда он добрался до коттеджа, он промок, словно его окунули в море, и весь дрожал, не в силах справиться с ознобом.

Он открыл входную дверь маленького темного дома, но остановился, охваченный странной робостью. Последняя черта, за которой нет возврата, за которой только черная кнопка, приводящая машину в действие. У него отнюдь не было подсознательного желания, чтобы кто-то посторонний увел его от намеченного курса — его жизнь стала настолько изломанной, чужой, что в возвращении к прошлому едва ли было больше смысла, чем в продолжении. Нет. Но войдя в дом, в эту обволакивающую темноту маленького холла за закрытой дверью, он порвет последнюю связь с миром. Даже если его выследят теперь и кто-то попытается ворваться в дом, единственным результатом будет то, что он нажмет кнопку чуть раньше. Он достиг эпицентра…

Дверь разбухла от сырости, и, чтобы плотно прикрыть ее, Хачмену пришлось надавить плечом. В размытом свете уличного фонаря он нашел дорогу наверх. Свет не зажегся, когда он нажал кнопку выключателя, но он и так определил, что в комнату после него никто не заходил. Все осталось по-прежнему. То же зеленое кресло с гнутыми подлокотниками и компоненты его Машины. Он снова спустился вниз, хлюпая мокрыми ботинками, нашел распределительный щит под лестницей и включил рубильник. Ежась в мокрой холодной одежде, Хачмен прошел по всем комнатам, зажигая свет и опуская шторы. В результате его крошечное владение приобрело еще более безотрадный и угнетающий вид. Выйдя на крытый хозяйственный двор, где дождь беспрерывно стучал по стеклянной крыше, он заглянул в угольный подвал. Угля оказалось едва-едва на одно ведро, но нигде не было лопаты. Хачмен нашел старую клеенку, собрал весь уголь и отнес в камин. Зажигалки у него не было, поскольку он не курил, но ему удалось поджечь кусок бумаги от автоматической плиты на кухне. Клеенка горела плохо, и, даже когда он подбросил бумаги, уголь все равно не загорелся. Хачмен поколебался, а затем, удивляясь собственной заторможенности, принес ящик от кухонного стола, разбил его и скормил щепки в огонь. На сей раз уголь занялся, обещая маленькую порцию тепла по крайней мере на час.

Он снял с себя мокрую одежду, завернулся в покрывало с дивана — единственное, что он смог найти, — и приготовился ждать тридцать пять часов. При мысли о теплой светлой комнате на глаза навернулись слезы.