Мир-Земле

Он, конечно, видел ее на фотографиях и сотни раз смотрел по телевизору. Но теперь она расстилалась во весь окоем, горела под неистовым солнцем, которое медленно-медленно ползло по черному-черному небу. Отвернувшись от его слепящего блеска, Марвин поглядел на запад — и увидел звезды. О них он слышал, но поверить в них до конца так и не мог. Он долго не сводил с них глаз, дивясь, что они, такие крохотные, так ярко горят. Они прокалывали небосвод иглами недвижных огоньков, и ему вдруг пришел на память стишок, вычитанный когда-то в одной из отцовских книжек:

Ты мигай, звезда ночная!

Где ты, кто ты-я не знаю^[2].

Ну, уж он-то знал, что такое звезда, а тот, кто задавался такими вопросами, был, верно, очень глупым. И потом, что значит «мигай»? С одного взгляда было понятно, что звезды горят ровным немигающим светом. Он перестал ломать голову над этой загадкой и обратился к тому, что их окружало.

Делая около ста миль в час, они неслись по плоской долине, вздымая за собой громадными баллонами фонтанчики пыли. О Колонии уже ничто не напоминало: за те несколько минут, что он глядел на звезды, ее купола и радиомачты провалились за горизонт. Зато появились другие признаки присутствия человека. Примерно за милю по курсу Марвин заметил необычные сооружения, которые теснились вокруг наземного корпуса шахты; из приземистой трубы время от времени вырывались и мгновенно таяли клубы пара.

Минута — и шахта осталась позади. Отец гнал вездеход так, что захватывало дух, сноровисто и отчаянно, словно — неожиданное для ребенка сравнение — хотел от чего-то спастись. Через несколько минут они достигли края плато, на котором находилась Колония. Поверхность внезапно обрывалась из-под колес головокружительным спуском, и конец его терялся в тени. Впереди, насколько хватал глаз, раскинулась беспорядочная пустыня кратеров, горных цепей и провалов. Под лучами низкого солнца гребни и пики горели в море мрака огненными островами, а над ними все тем же пристальным светом сияли звезды.

Пути вниз не могло быть — и однако он был. Марвин стиснул зубы, когда «разведчик» перевалил через гребень плато и начался долгий спуск. Но тут он различил еле заметную колею, уходящую вниз по склону, и ему полегчало. Они, похоже, были, не первыми, кто здесь спускался.

Они пересекли теневую черту, солнце скрылось за краем плато — и пала ночь. Зажегся парный прожектор, бледно-голубые полосы света заплясали на скалах по курсу, и уже не нужно было глядеть на спидометр, чтобы узнать скорость. Так они ехали долгие часы, огибая подножия гор, которые своими острыми вершинами, казалось, прочесывают звезды, пересекая долины и время от времени на считаные минуты выныривая из тьмы под солнце, когда взбирались на перевал.

И вот справа, вся в складках, легла припорошенная пылью равнина, а слева, вознося — милю за милей — неприступные бастионы уступов, стеной встала горная цепь, уходящая в дальнюю даль до самой границы обозримого мира, за которой исчезали ее вершины. Ничто не говорило о том, что здесь когда-либо бывал человек, если не считать остова разбитой ракеты да пирамидки камней рядом, увенчанной крестом из металла.

Марвин решил, что горам не будет конца, но миновали часы, и гряда завершилась последней вздыбленной кручей, которая отвесно восставала из нагромождения невысоких холмов. Они съехали на гладкую равнину, исполинской дугой забиравшую к далекому горному краю, и до Марвина постепенно дошло, что с ландшафтом начинает твориться что-то непонятное.

Холмы справа застили солнце, и в открывшейся перед ними долине должна была бы царить непроглядная тьма. Однако долину омывало холодным бледным сиянием, что лилось из-за скал, под которыми они теперь проезжали. Но вот они выскочили на равнину, и источник света возник перед ними во всем своем великолепии.

Двигатели смолкли, в кабинке стало совсем тихо, только еле-еле посвистывал кислородный баллон да изредка потрескивал, отдавая тепло, металлический корпус машины. Ибо ничуть не грел величественный серебряный полумесяц, что висел низко над горизонтом и заливал всю поверхность жемчужным сиянием. Это сияние ослепляло, и прошли минуты, прежде чем Марвин наконец заставил себя поднять глаза и в упор посмотреть на весь этот блеск. Мало-помалу он различил и очертания континентов, и зыбкий ореол атмосферы, и белые острова облаков. А отсвет солнца на ледовых полярных шапках можно было разглядеть даже на таком расстоянии.

Прекрасна была планета, и ее зов достиг его сердца через бездну пространства. Там, на этом сияющем полумесяце, крылись все чудеса, какие ему не довелось пережить, — краски закатного неба, жалобы моря в шорохе гальки, дробь и шелест дождей, неспешная благодать снегопада. Все это и многое другое принадлежало ему по праву рождения, но он знал про них только из книг и старых звукозаписей, и эта мысль отозвалась в нем горькой болью изгнания.