Мир Жаботинского

Мне давно казалось, что сионисты — это особая «раса»: особый прирожденный склад души, а может быть и особый какой-то состав крови. Нельзя «обратить» человека в сионизм; и все толки о том, будто контакт с Палестиной может «сделать» кого-либо сионистом, тоже выдумка. Если это и случается, то только с теми, у кого и раньше была в душе капля сионистского яду, только прежде незамеченная. Это — тот самый яд, чья примесь, у других народов, при других условиях, создает ушкуйников, пограничников, авантюристов; людей, которым отроду не по сердцу взбираться по готовым ступенькам, а хочется и лестницу выстроить самим. Этой черты ни привить, ни подделать нельзя. Будет время, когда весь еврейский мир «признает» сионизм и даже будет его «поддерживать», но и тогда сионисты будут в еврейском народе малым меньшинством.

^{Слово о полку. Автобиография.}

Жаботинский показал, в чем разница между «сочувствием» сионизму и сионизмом:

Факт, есть многие, трудящиеся на благо сионизма и при этом не являющиеся сионистами. Сионистом можно только родиться. Бывает, что человек сам до поры не знает за собой этого свойства, как Илья Муромец, просидевший на печи тридцать лет и три года. Можно представить себе, что кто-то так и прожил всю жизнь, не «открыв» для себя это свойство своей души. Но тот, в ком нет этой искры с рождения,— никогда не станет сионистом. Вера сиониста отличается от «взглядов» сочувствующего и количественно, и качественно. Вера сиониста включает особые «элементы»: это и необычная сила воображения, необычное восприятие реальности, которое толпы насмешников назовут «витанием в облаках», и дерзость в мыслях и в поступках, которую насмешники назовут «авантюризмом»,— и, возможно, на самом деле есть тут капля склонности к авантюре, капля, которая и «создает» всех великих строителей и первооткрывателей, от Моисея до Колумба...

^{«Агентство», «ха-Арец», 27.8.1925.}

Сквозь призму этих различий в психике рассматривал Жаботинский и свой вечный конфликт с прочими лидерами сионизма. Он высказывался в частном письме:

Я согласен с тем, что если бы наши лидеры поставили свои подписи под нашей версией программы, то сама логика требовала бы от нас выйти из оппозиции. Но это было бы настоящим несчастьем. Разница между нами — не в планах или программах. Разница в подходе, в психике. Иногда мне кажется (это, разумеется, всего лишь шутка), что мы принадлежим к разным «расам». Ты пишешь, что в Ишуве сталкивался с ужасными типами. Тебе не кажется, что это просто другая «порода»? Поверь мне: девять десятых всего накала полемики — в этой разнице. Разумеется, далеко не все «они» — ужасные типы, есть среди них честные и прекрасные люди. Но они — из поколения пустыни ^[*].

^{Письмо доктору Зееву фон Вайзелю, 11.8.1926.}

Демократия

«Единственный путь создания руководства — прекрасная древняя традиция всеобщих прямых выборов».

Общественный строй, о котором пишет Жаботинский, основан на минимуме власти и полностью зависит от свободного волеизъявления граждан, «царей» в своем государстве. Однако перед лицом внешних и внутренних опасностей, подстерегающих современное государство, оно по самой природе не способно обойтись без организующей роли власти. Жаботинский видит в демократии общественный строй, в наибольшей мере соответствующий его ревностной преданности идее равенства людей. Преданность демократии привела его к солидарности с составителями известной «Гельсингфорсской программы» (см. гл. «Гельсингфорс»), и от ее имени он вел бескомпромиссную борьбу с олигархическими тенденциями, обнажившимися в сионистском движении, когда его руководство решило разделить власть с группой «магнатов», ни один из которых не был избран демократическим голосованием. Их финансовое могущество было единственным фактором, побудившим делегатов сионистских, по преимуществу рабочих, партий дать им право вмешательства в принятие политических решений «государства в пути». Жаботинский восстал против этого антидемократического акта (именно в связи с этим бунтом на заседании Палаты депутатов в Тель-Авиве раздавались выкрики: «Сломайте ему хребет!». И почти сломали...). В тот вечер, когда было принято решение по вопросу, известному как вопрос о создании «смешанного агентства», Жаботинский выступил перед делегатами Шестнадцатого сионистского конгресса с декларацией своего демократического «символа веры»: