Мир Жаботинского

Уважение к женщине — вот что отличает цивилизацию от дикости. Не может быть прогресса в обществе, позволяющем темным силам унижать женщину. Почтительное отношение к ней было одним из могучих факторов расцвета европейской цивилизации. В прежние времена такое отношение находило выражение в «рыцарстве», в наше время — в равноправии. Наш народ внес огромный вклад в формирование европейской культуры, и мы не позволим отнять у нас это наследие, нашу национальную гордость.

^{Речь «Собрание Израиля», цит. по «Доар ха-йом», 18.2.1929.}

Месяцем позже Жаботинский перевел эти свои взгляды на язык практических действий. Он писал в мэрию Иерусалима (15.3.1929): «Всем сердцем хотел бы я быть исправным плательщиком городских налогов, но до тех пор, пока к руководству жизни города не допускаются женщины, моего имени не будет в списке налогоплательщиков» (в сб. «Письма»). Жаботинский утверждал, что женщина ни в чем не должна уступать мужчине, что к ней «равно применимы все хвалебные слова, которые существуют в мужском роде, такие как «герой» и даже «рыцарь», что еврейский народ «нуждается в равной мере в солдатах и солдатках, в рабочих и работницах». Но, в то же время, женщина — существо, лишенное грубой физической силы, и степень рыцарского к ней отношения есть мера человеческого в мужчине. С равноправием должно сочетаться преклонение перед женщиной:

Женщина — существо особенное, у нее — свои специфические задачи в этой жизни, и она должна гордиться этой своей «особостыо» и требовать к себе особого отношения. Это не значит, что она не может или не должна выполнять те же функции на работе, в учебе, в самообороне, что и мужчина. Она может и должна. Огромен был вклад женщин в победу на Западном фронте ^[*]. Но при всем при том у женщины есть своя роль в обществе, отличная от роли мужчины. Ее здоровье и жизнь — десятикратно ценнее здоровья и жизни мужчины. Или вот, например: если мужчина владеет ивритом (речь идет, разумеется, о галуте), то это вовсе не гарантирует, что его дети будут знать его тоже. Но если ивритом владеет женщина — то это значит, что в семье будут знать иврит.

...Женщина — природный «организатор». С древних времен она выполняла «организаторские функции» в семье. Мужчина был «приобретателем», «добытчиком», его задачей была «доставка» необходимого «сырья». Но превратить это «сырье» в пищу, в одежду, в «жилье», организовать все хозяйство — всегда было делом женщины. У нее есть природный дар «предвидеть», трудиться не только ради «сегодня», но и ради «завтра». Этим, возможно, объясняется, что во всемирной истории известно гораздо больше великих цариц, чем великих царей (при том, что правящие царицы гораздо реже),— наша Шломцион из династии Хасмонеев, Елизавета Английская, Екатерина Великая в России, Мария-Терезия в Австрии... И все они отличились, прежде всего, на поприще укрепления государственности, «организации» и экономики.

Разумеется, не всякая женщина — «Суламифь», бывают среди них и легкомысленные, и всякие, но у огромного большинства из них есть природная тяга к миру, организованности и аккуратности. Излишне разъяснять, насколько эти качества необходимы нам при строительстве нашего государства.

^{«Идея Бейтара», 1934; в сб. «На пути к государству».}

Жаботинский посвятил женщине так много своих работ, что их хватило на целый отдельный том — «Образ женщины в трудах Жаботинского» (Тель-Авив, 1952). Мы приведем здесь с сокращениями один из фельетонов, вошедших в этот сборник, написанный незадолго до смерти автора:

...Это напомнило мне еще одну беседу — на ту же тему и с той же моралью; надеюсь, мне удастся обеспечить инкогнито герою, ибо я не хочу, чтоб его линчевали. Мы прогуливались по Лондону и заговорили о достижениях женщин-летчиц. Я, как обычно, выразил свою горячую приверженность равноправию. Мой собеседник согласился — и зевнул.

— Мне это безразлично,— заявил он.— Может быть, это оттого, что я не политик и не общественный деятель. Мне это совершенно неинтересно. Это все равно, как если бы меня взволновала вдруг проблема — есть ли право у Йегуды Менухина или у Яши Хейфеца работать санитарами в больнице «Хадасса» в Иерусалиме. Понятно, лучше, чтоб было такое право. Но, честное слово, я не хотел бы, чтоб они им воспользовались. Не считай меня врагом прогресса — я уже говорил, что я за полное равноправие. И когда оно будет достигнуто (если оно еще не достигнуто), я взмолюсь перед нашими возлюбленными сестрами, особенно перед еврейками,— я буду молить их, чтобы они не разменивали свое возвышенное назначение на таскание тяжестей, с которыми любой осел управится лучше их, а посвятили бы себя целиком сотворению чуда, которое они, и только они, способны сотворить.

— И что же это за чудо?