Мирабо: Несвершившаяся судьба

Отношения Мирабо и Калонна быстро испортились: маркиз д’Аранда, посол Испании и великий магистр масонского ордена, заявил правительству о своем протесте против падения курса акций Испанского банка. Сюринтендант финансов публично обвинил Мирабо и изъял из печати книгу, которую только что ему заказал, как «сочинение одного из тех лиц, кто имеют дерзость писать о важных материях, в которых разбираются недостаточно для того, чтобы дать публике полезные сведения».

Мирабо не мог отвечать. Он сидел без денег, субсидии Клавьера и Паншо уже растаяли. Он пристрастился к политике и хотел любой ценой в ней укрепиться. Проглотив оскорбление, он попросил отступных. Калонн выдал 600 ливров; Мирабо их взял, потом, по соглашению с министром, сочинил другой памфлет, который Калонн раскритиковал, чтобы укрепить доверие к государству.

В очередной раз разочаровавшись в вельможах, Мирабо отдал себя в руки Клавьера и Паншо; они втянули его в новое предприятие, которое имело досадные последствия — противопоставило Мирабо властям и отвратило от него Калонна. На сей раз Паншо захотел сыграть на понижение против не только порядочной, но и общественно полезной компании братьев Перье, знаменитых промышленников, которые решили организовать в Париже подачу воды в дома посредством «огневого насоса», откачивавшего воду из Сены в резервуар на холме Шайо. Затея народу понравилась; биржа благожелательно встретила акции, которые выросли в цене с 1200 до четырех тысяч ливров.

Мирабо выпустил памфлет «Об акциях Водной компании Парижа», и цена акций упала до двух тысяч ливров. Калонн, будучи крупным акционером, пришел в ярость; он заставил компанию защищаться. Та обратилась к самому знаменитому памфлетисту того времени — самому Бомарше.

Ловко опровергнув аргументы Мирабо, писатель закончил громкой фразой: «Прежде злые нападки называли Филиппинами. Возможно, когда-нибудь какой-нибудь шутник назовет эти выпады „мирабелями“ по имени графа Мирабо, который mirabilia fecit» [28].

Полемика продолжалась; Мирабо снискал дружбу водоносов, напуганных идеей водопровода, который сделал бы их услуги ненужными. Зато он настроил против себя городские власти и двор.

Вместо того чтобы ответить Бомарше, он решил, что надежнее будет повести атаку непосредственно на Калонна. Министр был так зол, что в очередной раз замаячил призрак тайного указа. Чтобы избежать заключения, Мирабо собрался основать газету в Германии.

Его отъезд всех устраивал, и Калонн решил: быть по сему. Он выдал Мирабо кое-какие средства, а Верженн снабдил его рекомендательным письмом.

«Вы знаете ум господина де Мирабо, — писал Калонну герцог де Лозен, — вы знаете, как обаятельно он умеет писать и говорить и как интересно будет послушать, что он станет говорить о Вас в Пруссии».

В результате Мирабо уехал из Парижа не как беглец, а почти как посол по особым поручениям.

IV

Мирабо нужно было прокормить пять ртов, потому что, помимо любовницы, он взял с собой в путь внебрачного сына, слугу и собаку.

Ехать по заснеженным дорогам было тяжело, при этом между Тулем и Верденом произошел примечательный эпизод: карету обстреляли из пистолета. Она в это время проезжала по землям Калонна, и это совпадение на минуту заставило путешественника задуматься. Но к моменту приезда во Франкфурт-на-Майне Мирабо уже прочно о нем забыл и доставлял огорчения госпоже де Нера своими галантными похождениями. Как сокрушенно писала Иэт-Ли, «едва ему на глаза попадалось смазливое личико или какая-нибудь женщина с ним заигрывала, в нем тотчас вспыхивал огонь».

Потом он остановился на несколько дней в Лейпциге, «чтобы повидать ученых»; наконец, 19 января Мирабо вручил свое рекомендательное письмо графу д’Эстерно, послу Франции в Берлине. Его приняли крайне холодно; посол в тот же день написал Верженну: «Не будь этого письма, я никогда не взялся бы представить здесь человека, на которого мне доводилось подавать жалобу тому же самому двору в связи с памфлетами, опубликованными им в Невшателе».

Это была точка зрения ограниченного чиновника. Скандал приносит больше славы, чем добродетельное поведение, даже мудрецы «покупаются» на это. Король Фридрих II, которому каждый день подавали список знатных путешественников, прибывающих в Берлин, ничуть не удивился, получив просьбу об аудиенции от Мирабо: «Сир, если Вы простите французу (который с самого рождения слышал Ваше имя, звучавшее на весь мир) желание увидеть величайшего из людей всех времен ближе, чем обычно можно видеть королей, соизвольте оказать мне честь засвидетельствовать Вам свое почтение в Потсдаме».

Монархи любят, когда с ними так говорят; кстати, в Истории восемнадцатое столетие — в большей степени век Фридриха II, чем Людовика XV; французский король дал свое имя разве что изящному стилю, тогда как прусский стал первопричиной мировых войн, всколыхнувших XX век.

«Старина Фриц» без промедления принял французского гостя: уже 25 января Мирабо появился в раззолоченном Потсдаме.