Мирабо: Несвершившаяся судьба

Мирабо дважды выступил в защиту своего брата: уходя от преследования, Мирабо-Бочка пересек Рейн и сколачивал общину эмигрантов в Брейсгау. Действуя в том же направлении, Оноре Габриэль провел 3 сентября приказ о поздравлении местных властей, войск и национальных гвардейцев, подавивших восстание в Нанси. И эти залоги верности престолу подтверждались заявлениями в его записках, в которых он оправдывал свои высказывания, которые могли показаться подозрительными королю и королеве; такая позиция особенно четко проявилась в вопросе об ассигнациях.

Однако через одиннадцать записок, составленных в тот период, красной нитью проходят нападки на Лафайета, доверие к которому Мирабо хотел подорвать любой ценой; его настойчивость могла показаться почти ребяческой, если не знать, что под ней скрывается; если же вникнуть в суть дела, то она покажется невероятно ловкой. В самом деле, несмотря на депутатскую неприкосновенность, против Мирабо тогда начали политическую процедуру с целью его погубить; он заранее выстраивал свою защиту; если он преуспеет, то обвиняемым вместо него окажется Лафайет.

Именно под таким, непривычным углом зрения следует рассматривать довольно запутанные события, которые часто сводят воедино под общим названием «расследование Шатле».

Это расследование было начато в предыдущем году, чтобы определить виновных в событиях 5 и 6 октября; оно началось с самого прибытия Людовика XVI в Тюильри заботами муниципального следственного комитета; в конце ноября 1789 года комитет передал это дело в ведение Шатле — парижского управления уголовной полиции.

Вести дело оказалось непросто. Опасаясь себя скомпрометировать, муниципалитет отказался передать документы, находившиеся в его распоряжении; часть свидетелей, например, сто двадцать правых депутатов, которые в октябре подали в отставку вслед за Мунье, рассеялась по провинциям. К тому же наслоилось дело Фавра, так что следствие велось черепашьими темпами. Это не значит, что общественность им не интересовалась; газеты часто на него намекали; обычно упоминались два имени: герцога Орлеанского и Мирабо. Правые ожидали от возможного процесса окончательного падения Мирабо; левые думали, что судьи Шатле не могут судить беспристрастно, поскольку находятся в руках короля, и презрительно называли Шатле «прачечной королевы».

Столь противоречивые настроения не позволяли сделать окончательный вывод; процесс против действующих депутатов был юридически невозможен, пока Национальное собрание не распущено. По меньшей мере, так в те времена толковалась доктрина о парламентской неприкосновенности.

После одного инцидента, когда члена Собрания арестовали под Тулузой, 26 июля 1790 года был издан декрет, уточнявший, что именно надлежит понимать под «неприкосновенностью представителей». Этот декрет подтвердил, что ни один депутат не может предстать перед судом; однако было предусмотрено одно исключение: если само Национальное собрание, ознакомившись с материалами обвинения, даст согласие, правосудие может вершить свое дело. Ссылаясь на этот декрет, Мирабо потребовал, чтобы следственный комитет подготовил отчет по поводу обвинений, выдвинутых против некоторых депутатов, дабы Собрание могло снять обвинения или дать им ход.

Для этого представился случай, поскольку один из депутатов, аббат Бармон, был арестован за содействие побегу некоего Бон-Савардена, обвиняемого в сношениях с эмигрантами. Шатле предложили отчитаться перед Национальным собранием о ходе следствия, чтобы вынести решение; представитель Шатле сделал сообщение в первых числах августа 1790 года; в нем он сильно отдалился от своего предмета; пародируя знаменитую строчку из трагедии Вольтера «Заира», оратор заявил: «О них узнают, о тайнах сих ужасных», ясно намекнув на расследование октябрьских событий и объявив, что два члена Собрания серьезно скомпрометированы, так что только от Собрания зависит предание их суду. Имена этих депутатов шепотом произносили все: один был в зале, другой вернулся из Лондона с позволения короля, чтобы присутствовать на дне Федерации. Очень может быть, что слухи исходили от Лафайета: генерал по-прежнему был воинственно настроен против герцога Орлеанского и не мог простить Мирабо ни его роли в деле Фавра, ни недавнего очернительства перед королем.

Такое объяснение позволяет понять поведение Мирабо. Когда правые, в лице аббата Мори, выступили против предложения депутата от Экса, тот высокомерно ответил:

— Нельзя допустить, чтобы в этом споре меня и тех, кто разделяет мое мнение, обвиняли в том, что мы взываем к мраку, тогда как те, кто требует хранить тайну, утверждают, что взывают к свету.

Национальное собрание поддержало Мирабо: оно потребовало предоставить материалы дела, вызвав протесты со стороны муниципалитета.

23 августа разбирали дело аббата Бармона. Мирабо потребовал «непреклонного правосудия» и добавил:

— Я умоляю, заклинаю Отчетный комитет ускорить работу по делу о 6 октября и опубликовать эти жуткие следственные материалы Шатле, раскрыв тайну которых, можно будет положить конец стольким дерзостям.