Мирабо: Несвершившаяся судьба

Ламарк зачитал записку королеве, а потом передал ей в руки; последние страницы поразили Марию-Антуанетту. К несчастью, Людовик отнесся к делу совершенно иначе. Оторвавшись от «Истории Карла I» Дэвида Юма — своей настольной книги, — он заявил, что «нашел сильно преувеличенной картину опасностей, набросанную Мирабо».

«Он не отдавал себе отчета в положении дел, — печально добавляет Ламарк, — его смирение или, возможно, владевшая им апатия была настолько велика, что даже такое чтение не побудило его принять твердое решение».

Зато человек, инициировавший написание Плана, остался доволен. «Ваша записка превосходна, — тотчас написал Монморен, — и я во всем и полностью с Вами согласен».

Ламарк, хоть и преданный Мирабо, был не столь убежден; он находил План очень сложным и считал, что его осуществление в руках единственно Мирабо; без него всё это — не более чем игра ума.

Впрочем, такое мнение сложилось у Ламарка лишь постфактум, под старость. Напротив, мнение Мерси-Аржанто, которому План передали в Брюсселе, сразу было благоприятным: «План показался мне совершенным в теории, но трудноосуществимым на практике, потому что для этого требуются сотрудники под стать тому, кто определит им задачу».

Свое мнение позволили высказать и Малуэ; примерно через полтора месяца после составления Плана Мирабо передал коллеге записку, в которой говорилось: «Я уже давно разделяю Ваше мнение, и больше, чем Вы думаете; я хочу, наконец, Вам это доказать». И назначил встречу у Монморена. Малуэ пришел; министр достал из шкатулки План; там же лежала расписка короля, сулящая Мирабо 2 миллиона ливров, если тот сдержит свои обещания.

Без труда убежденный, Малуэ был неприятно поражен этим доказательством продажности, которое Монморен, возможно, слишком охотно предъявил.

— Если бы обращение Мирабо произошло только ради денег, я бы не счел возможным поддерживать его популярность, — обронил честный депутат Риома.

— Он не просил того, что мы ему дали, — ответил Малуэ Монморен. — В предполагаемой вами сделке нет ничего подлого и неприглядного.

Услышав такое заявление, Малуэ согласился изучить План в целом. В своих мемуарах он оценил его так: последняя важная попытка воспрепятствовать полному падению монархии.

Изучив План, Малуэ согласился переговорить с Мирабо; тот был изнурен болезнью, лежал с красными глазами и распухшей шеей, вид его был ужасен.

— Если вы видите недостатки в том, что я предлагаю, сделайте лучше, но только поскорее, ибо мы долго не протянем, — сказал ему Мирабо. — Пусть меня подозревают, пусть обвиняют в том, что я продался двору — что за дело! Никто не поверит, что я продал ему свободу моей страны, что я приготовил ей оковы. Вы видели меня среди народа, борющегося против тирании, с ней я и борюсь до сих пор; но законная власть, конституционная монархия, покровительственная власть монарха — я всегда оставлял за собой право и обязанность их защищать.

Стараясь отогнать предубеждения, Малуэ стал уверять Мирабо в своей поддержке; однако, не сумев подавить порыв искренности, добавил:

— Вы лучше любого другого исправите зло, которое причинили.

— Нет, — ответил Мирабо, откинув голову назад, — я не причинял зло намеренно; я был в ярме обстоятельств, в которых оказался помимо воли. Великое зло, которое было совершено, — дело рук всех нас, за исключением преступлений, совершенных отдельными лицами. Вы, умеренные, были недостаточно умеренны, чтобы меня оценить, вы, министры, не сделавшие ни одного верного шага, и вы, глупое Собрание, не понимающее, ни что вы говорите, ни что вы делаете, — вот виновники несчастья!

Эти потрясающие слова, переданные самым честным из депутатов Учредительного собрания, придают особенно волнующее звучание обращению Мирабо к Марии-Антуанетте в предисловии к Плану:

— Я готов пасть к ногам королевы, моля ее не сломать последнего орудия спасения в наших руках.

В этой мольбе, в которой звучит и воспоминание о встрече в Сен-Клу, разумно расслышать искренность монархиста Мирабо. Он хотел спасти королевскую власть и надеялся совершить это в 1791 году.

Глава пятая ОГРОМНАЯ ДОБЫЧА (ЯНВАРЬ-АПРЕЛЬ 1791)

Я уношу в своем сердце траур по монархии, обломки которой достанутся в жертву бунтовщикам.

Последнее политическое высказывание умирающего Мирабо

I

Вот и начался 1791 год. Мирабо доживет лишь до ранней его весны. Этот год он считал решающим; долгожданный зверь наконец-то бежал на ловца. Осуществив свой План, Мирабо стал бы истинным господином Франции.

В тот момент, когда трибун наконец-то готовился осуществить свои политические грезы, возможно, стоит в последний раз окинуть взглядом его личную жизнь.