Миракулум

Как только добрались до первого поселения, оружейник сменил лошадей на более крепких, заплатил сколько запросили. И обувь нам нашел более простую. Карты замаскировали в котомках всяким барахлом. Нам надлежало еще больше скрытничать — кто знает, что творилось на этой стороне? Вдруг цатты успели и с этой стороны вторгнуться, и наше предупреждение запоздало и потому бессмысленно. А на дорогах уже ходят не наши патрули, а чужие….

До поселения слухов никаких не дошло, — четыре дома, четыре семьи, занимающиеся овцами, кроме нас путников за последний месяц и не встречали больше. Лошадей могли дать, тем более, что с запасами корма в этот год не так хорошо было, и лучше лишнюю скотину было сменять на серебро, которое греть и кормить не нужно. А лошадки наши, — да кто его знает, что с ними станется. Сдохнут в зиму, наверное.

— Аверс, — окликнула я своего спутника в ночь перед отъездом, когда мы устроились спать в сенной при овчарне, — был ли ты там, на войне, на Побережье?

Чего меня подвигло спросить? Тяжелые веки уже слипались, пальцем пошевелить не могла, и даже тяжелый дух с овчарни не мешал, так мне было все равно на условия, лишь бы лечь и забыться. А вот губы шевельнулись и я спросила. Только оружейник не захотел отвечать. С его стороны донеслось лишь одно:

— Спи.

И я уснула.

Глава четвертая

Неук был пуст. Мы застали разоренный замок, покинутый в спешке. Дороги были выворочены, от построек еще тянулся дым, и безлюдная тишина сумерек, когда мы подошли к замку, была пугающая. Мой дом был мертв, мое пристанище и единственный оплот. Это были не цатты, это было всеобщее бегство, — Неук не мог обороняться от нашествия, и комендант был о нем предупрежден, раз так все бросил. Но когда? Когда этот гонец прибыл к ним с плохой вестью?

— Все ушли сегодня с рассветом, — оружейник словно угадал мой мысленный вопрос. — Сожгли что-то, что не смогли увезти, и последние оставили замок сегодня.

— Постройки сгорели…

— Это не от них дым, это дальше.

— Что же нам теперь делать?

— Из деревень пока сюда никто не добрался, растащить, что можно. Цаттов нет. Заночуем, а утром… — тут он немного задумался, — продолжим свой путь по нашему заданию. За ними не поедем.

— Хорошо.

Доехав до распахнутых ворот, мы спешились, завели в стойла лошадей. Аверс остался распрячь их, а я, взяв огня, пошла к своей слепой башне. Архиум был вывезен, все до последней книги и свитка. У Соммнианса тоже ничего не было из его запасов, — все кладовые пусты, личных вещей нет. Повсюду лишь мусор, ветошь, занесенная грязь. Когда я вернулась к Аверсу, он вдруг отчитал меня:

— Ты должна предупреждать меня о том, куда и зачем направляешься. Я уже хотел идти искать тебя. Одна далеко не отходи, замок может быть не совсем пуст — сюда уже могли забрести и звери, и люди.

Я кивнула повинно.

— Ночевать будем в мастерской. Я и лошадей туда отведу, как закончу.

— Позволь помочь.

Растирая ноги лошади, сколько было силы в руках, я раздумывала над тем, правильно ли будет не двинуться по пути ушедших? Их след нельзя было бы упустить, да и только верхом, без подвод, лишнего груза, за сутки-двое нагнать своих было бы не трудно. Как мне не хотелось обратно к горам, навстречу зиме, на земли, по которым уже идут цатты. Мне хотелось нагнать Неук, хотелось залезть в телегу, что перевозила мой архиум. Но приказ есть приказ — снова боль в теле от езды и холода, снова мозоли на руках и ногах, снова недоспанные ночи и скудная еда. Одежда пропахла немытым телом, лошадьми и овцами, и мечтать о скорой помывке не приходилось.

— Зря мы проделали обратный путь, — не выдержав, посетовала вслух, — если не можем двинуться за теми, кто ушел. Жаль времени и потраченных сил. Стоят ли неизвестные со своей ношей того, чтобы их искали, и есть ли надежда на то, что цаттам они не попадутся, если живы до сих пор?

— Пойдем. Если хочешь поговорить, сначала устроимся.

В мастерской у Аверса было тоже пусто. Все ценное увезено, только кусков железа и бумаг с рисунками по полу разбросано столько, что хозяину жилища пришлось разгребать место ночлега. Лошадей завели рядом в пристрой, чтобы были поблизости, а сами затопили огонь в маленькой печке, и стали устраиваться на ночлег. Мне хотелось поговорить с оружейником, и спать хотелось тоже. От тепла и от долгожданного отдыха голова затуманилась, веки тяжелели, но сонную одурь я стряхнула, пощипав себя за уши и щеки.

— Я согласна следовать приказу, если ты считаешь это более разумным. Только отчего это так, скажи?

У Аверса при том как он открывал вьюшку и подкидывал щепки, освещалось лицо, и я видела, как ему тоже хотелось закрыть глаза и забыться сном. Он осунулся за время пути, зарос короткой седой бородой, и волосы его были засалены от ветра и дождей. Знаю, я выглядела не лучше, но мой спутник теперь мне казался действительно стариком.