Миракулум

— Потому что и бессмертные хотят того же. И друзей не выдают.

Смех Рихтера покатился по каменным сводам.

— Я никому не друг!

— Но это не значит, что друзей у тебя нет. Ты пришел попрощаться?

— Да.

Я протянула руку сквозь решетку, но Алхимик не пожал ее. Миракулум так и стоял на краю факельного света, не приближаясь и не уходя в тень.

— Прощай, госпожа Крыса. Ты будешь для меня единственной женщиной на пути к истине…

Он дунул на ладонь как тогда, в сторожке, словно шутя согнал пылинку, и в шею меня ужалило. Тут же погас огонь, и все померкло. Только звук остался, шорох тишины и биение крови в ушах…

Жар пришел не сразу, и он не был похож на тот, каким страдаешь при болезни. Огонь начал бегать по жилкам с теплотой, так что я могла не бояться холода. Мне не нужны стали ни огонь, ни еда, хотелось только пространства и больше света. Я ходила в камере от стены к стене, бряцая цепью, не понимая — где тут спрятано солнце, которое так согревает меня?! Где морские волны, который так обнимают тело с горячностью жаркого соленого лета?

Потом я смотрела на руки и видела почти прозрачность кожи — сеть кровотоков, огненные завитки. А в камере по углам начал скапливаться темный туман. Все это не пугало меня. Только готовило к чему-то тяжелому, которое я должна вынести. Такое же сильное, как ощущение времени и бесконечного пространства при истинном облике Миракулум. Только там буду я одна…

За всей завесой ощущений я не сразу услышала, что к камере в неурочное время подходит человек. И стража и силуэт показались мне одинаково размытыми, но сознание прояснилось, и я схватилась за прутья:

— Соммнианс!

— У вас столько времени, лекарь, сколько нам нужно будет чтобы дойти до конца коридора и вернуться.

— Спасибо. Большего и не нужно, я лишь попрощаться.

— Сомм!

Мой друг кивнул в сторону уходящих:

— Хорошо, когда кого-то спасаешь от гангрены. Ты ему жизнь, он тебе время на разговор.

— Прости меня! Прости за то, что ударила… надеюсь…

— Ты ничего мне не сломала. Но я на тебя зол! За все те глупости, что ты натворила!

Он шагнул ближе, присмотрелся, потом схватил факел со стены и поднес совсем близко.

— О, небо…

Дотронулся до пальцев, схватившие прутья.

— Ты знаешь, где Аверс? Умоляю, скажи…

— Вы оба безумцы! Слушай… — лекарь перешел на быстрый шепот. — Мы встретились в городе, он сам нашел меня. Аверс продал секреты своих сплавов городской гильдии оружейников, связался с опасными людьми, подкупает стражу и готовится брать штурмом эту тюрьму… Но сейчас, если ты заражена змеиной чумой, это к счастью. Под конец ты будешь походить на труп, и вытащить тебя из мертвецкой будет легче, чем из камеры… Рыс!

Огненные всполохи, перемешиваясь с чернильным вязким туманом, окутали мои ноги, живот и грудь, переметнулись к рукам, и вихрь оторвал пальцы от прутьев. Кандалов, как и одежды, на мне не было. Я падала, протягивая лекарю раскрытую огненную ладонь, и услышала его последние слова:

— Только выживи!

Глава двадцатая

Темнота покрылась сияниями, я задрала к ним голову так, что стала болеть шея, за то создалось ощущение, что созвездия приблизились в один миг. Какая-то одинокая птица стремительно пронеслась наискосок от моего прямого взора. И рядом раздался знакомый тонкий голос:

— Отчего же, госпожа, такая вдруг смена мысли? Сея речь ваша весьма странна, весьма чужда иным вашим словам, которые я привык слышать. Уже не кто ли посторонний, с недобрым замыслом в сердце, заронил это зерно в ваш ум, и вложил в уста ваши подобные высказывания?

— Нет, — отвечала я совершенно спокойно, — это моя воля и мое суждение.

— Но понимаете ли вы до конца, какие последствия могут возыметь подобные поступки. О, да это и вовсе крайность. Какие последствия могут возыметь даже только ваши слова, будь услышаны они более строгим слухом, чем мой.

— Но, господин учитель, мои мечты слышат только ваши звезды и вы сами, — мой голос зазвучал со всей теплотой и ласковостью, которую я только могла выразить своему доброму наставнику, — а вы никому не нашепчете в вольном или точном пересказе наши беседы?

— Не шутите, госпожа, со своей судьбой. Вы ведь так юны и наивны, вы тешите себя надеждами, что счастливое начало вашей жизни будет сопутствовать вам всегда, а это не так…

— Меня что-то гложет здесь.

Мы прохаживались по башенной площадке. Это был одно из тех неоговоренных занятий, когда выдавалось ясное небо, и урок по древнему языку заменялся уроком о звездах. Но после прошедшего бала, после той тоски и отчуждения, которые он на меня нагнал, я не могла сосредоточиться на знаниях. И я не удержалась от того, чтобы не поделиться вдруг своей мечтой с человеком, кому хоть немного могла доверять тайны.

— Я хочу бежать прочь.

— Это в вас кипит молодость и глупость, госпожа, уж простите мне мою прямоту.

— А если нет? Если это зов настоящей жизни? Истинного предначертания?

— Чем вам не нравится ваша жизнь? — довольно сурово спросил мой наставник.

Я задумалась над этим вопросом. Отчего же, действительно, все, что меня окружало, казалось мне чуждым? Нужды я не знала, довольно была наделена заботой и опекой.