Мираж

Малик поспешил к себе, снял костюм и ботинки и переоделся в тоби и ременные сандалии. По радио уже звучал голос муэдзина, призывавшего правоверных на молитву. Растягивая слова, он повторял дважды каждую строку завета, кроме последней: Аллах всевелик.

Свидетельствую: нет бога, кроме Аллаха.

Свидетельствую: Мохаммед — пророк Аллаха.

Спешите на молитву. Спешите к спасению.

Молиться лучше, чем спать.

Нет бога, кроме Аллаха.

Темнело. Малик бродил среди олеандров и бугенвилий сада, с наслаждением вдыхая сладкий аромат и с улыбкой прислушиваясь к журчанию фонтана — символа богатства и благосостояния его отца. При этом Малик вспомнил давнюю известную историю о том, что, когда на землю их страны пришли американцы и англичане и начали искать нефть, правитель аль-Ремаля молился о том, чтобы из скважин вместо черного золота забила простая вода.

Наступали самые благодатные часы, которые Малик любил больше всего — сумерки, предшествующие ночи. Жара спала, горячий воздух поднимался к небу. Ярко сияя на фоне его бездонной черноты, мерцали божественным светом звезды. Во Франции много чудес, но ни одно из них не могло сравниться со звездами аль-Ремаля.

— Это ты, братец?

— Ну кто же еще, дурочка?

Смеясь, Амира вышла из темноты и взяла Малика за руку.

— Я очень скучала по тебе, — просто и сердечно сказала она.

— А я по тебе, — признался Малик.

— Сомневаюсь, что у тебя было время скучать. Должно быть, твои дни были очень заняты, я уж не говорю о ночах.

— Дни — да, но мои ночи, боюсь, были слишком одинокими.

— Прости, брат, я не подумала. Наверное, я просто ревную.

— Ревнуешь?

— Нет, скорее это зависть. — Амира подняла глаза к небу, но света звезд было слишком мало, чтобы разглядеть выражение ее лица. — Иногда я думаю, что отдала бы все на свете, лишь бы оказаться на твоем месте.

— Чтобы, как рабыне, тянуть лямку на Онассиса?

— Не знаю. Но я хотела бы оказаться во Франции и делать то, что мне хочется.

— И чего же тебе хочется?

— Этого я тоже не знаю. Я бы хотела учиться, В настоящей школе.

Она всегда хотела учиться, но теперь в устах повзрослевшей Амиры это желание прозвучало настолько серьезно, что Малик пришел в замешательство. Его сестра всегда была необыкновенной девушкой. Вспомнив тот страшный день на площади у тюремной стены, Малик был вынужден признать, что тогда Амира сумела сохранить мужество и вселить его в своего павшего духом брата.

— Помнишь, я как-то сказал тебе, что в один прекрасный день ты, возможно, покинешь аль-Ремаль? — спросил Малик.

Амира сделала нетерпеливый жест.

— Это мечта. — Она махнула рукой. Взошедшая луна высвечивала силуэты финиковых пальм. — Нянюшка Карин до сих пор со мной. Мы вместе учимся. Она заказывает книги из Лондона, и половину их оплачиваю я. Фарид дает нам уроки математики.

— А что по этому поводу говорит отец?

— Ну, ты же его знаешь. Он, конечно, настоящий динозавр, но время от времени не чурается просветительских идей, особенно если это сулит какую-то выгоду. Я сумела убедить его, что времена меняются и что образованная жена — более ценная жена.

Некоторое время Малик размышлял над словами сестры.

— Мне кажется, что сейчас отец вряд ли думает о твоем замужестве.

— Наоборот, думает, и почему бы ему не думать?

— Он говорил с тобой об этом?

— Он не говорит о моем замужестве, но оно его заботит.

— У него есть кто-нибудь на примете? — Сам предмет разговора вызывал у Малика все растущее удивление.

— Мне кажется, у него на уме несколько женихов. Частенько он делает довольно прозрачные намеки — похвалит одного, поругает другого — и смотрит, как я воспринимаю его слова. Но прямо он ничего пока не говорит.

Малик испытывал странное чувство, что от него ускользает само время. Это же просто немыслимо, невозможно — обсуждать с Амирой ее замужество. Ведь это же та самая девочка-подросток, норовящая ударить по мячу, который Малик гонял по саду со своими двоюродными братьями, используя вместо ворот вот эти две финиковые пальмы.

— Об этом еще рано говорить, — пробормотал он, стараясь припомнить, как полагается вести себя в таких ситуациях старшему брату. — Ты еще очень молода.

В душе Малик понимал, что это говорит не он, а другой Малик, проведший год во Франции. В действительности отец мог сосватать Амиру хоть завтра.

— Я не хочу выходить замуж, — проговорила Амира, — но я должна это сделать. Я не хочу покидать этот дом, но мне придется оставить его. Я хочу учиться в Европе, но не смогу. — Смысл фразы был грустный, но голос… Это был голос своенравной девчонки, которая, переодевшись мальчишкой, управляла автомобилем… Но при свете луны было видно, что по щекам Амиры текут горькие слезы безысходности. — Я не хочу выходить замуж против своего желания, — продолжала девушка. — Я не хочу быть такой, как мама. Как Лайла. И со мной это никогда не случится!

— Конечно, сестренка, — постарался успокоить Амиру Малик, хотя упоминание о Лайле больно резануло его по сердцу. — На все воля Аллаха. Когда-нибудь появится человек, с которым ты будешь счастлива разделить свою жизнь.